Она была первой и единственной, от кого ушёл он. Остальные расставались с ним сами, так получалось. К той, первой, он даже не успел на похороны.
Он вообще не любил похорон, покойников и запаха смерти, который не выветривается никакими сквозняками. Он любил жизнь - простую, незатейливую. Он любил детей и считал себя хорошим отцом. Не без строгостей, но какой же отец без учения. Его отец с ним не церемонился, да и со своей женой тоже - а ведь вырастили сына на заглядение. Хотя однажды через родню он услышал, что мама ругает его и непутёвость его детей, но в это не поверил, а проверить тогда так и не успел, были дела поважнее. А потом стало поздно спрашивать, оставалось только прислать венок на мамину могилу.

А его воспитание дало плоды. Нет, конечно, в юности его сыновья почудили, не без того, он и сам был шалопаем из самых отъявленных. И с женщинами им не везло, как и ему - разве что он сам помогал сыновьям с выбором подруг жизни и предостерегал от повторения своих ошибок. Да, старшему это было поперёк его характера, но отцу он подчинился. Ну а армия сделала из него настоящего мужчину, пусть и случилась эта неприятная история, после которой ещё долго пришлось "отмываться" всем им.
А младший стал тем, кем мог быть отец, если бы не занялся серьёзными делами - оболтусом и пьяницей, одинаково легко меняющим подруг и показывающим фигуры высшего пилотажа на глазах у ахающих начальников.

При всей любви к детям, ко внукам он был равнодушен и привечал только одного - названного дочерью в честь него. Мальчишка был непоседливым и таким смешливым, что иногда он даже забывал о том, как сам зажимался перед отцом и боялся пискнуть или засмеяться - за подобный смешок много лет спустя он выставил своего старшего за дверь, наподдав ему сапогом и не пуская несколько дней на порог. Ничего, проветрил голову, ему не помешает - потом посмирнее стал.

А внучку дозволялись любые шалости, никто даже не журил его за малышовые чудачества. Дочка призналась, что у внука это от него самого, он по-отцовски подарил ей кусочек своей души, а она передала ту частицу внуку. Правда, однажды он слышал, как она чуть под хмельком рассказывала кому-то по телефону, что кроме того кусочка у отца ничего не осталось от души...

Но он всё равно считал и считает себя хорошим отцом, - для неё и для других, - что бы ни говорили.
А сейчас ему становится всё холоднее, комната будто выстужается мартовским ветром за окном.
Он уже почти не помнит, почему оказался тут, на полу и почему по его щеке стекает слюна и засыхает чуть буроватым пятном.
И лёжа в луже собственной мочи он помнит сейчас только одно, - что он лучший отец на свете.
Отец народов.