Они это называли: "Встречать поезд". Вот только бегали они не на станцию, а за поворот перед мостом, где их не видела охрана и где поезд ехал достаточно медленно, чтобы они могли разглядеть блеск надраенных подстаканников в вагоне-ресторане. И достаточно быстро, чтобы из поезда не разглядеть их лиц. Впрочем, они всё равно перемазывали лица сажей и скакали как полоумные голышом под дождём, сбросив всю немудрёную одежду - прямо перед мелькающими вагонами. И чувствовали себя, по меньшей мере, богемой, столичными артистками на маскараде перед неискушенной провинциальной публикой.
Сколько им тогда было? Да все одногодки, соплюхи, что с них взять - может, соседка Нинка была чуть постарше. Хорошо, хватило ума на сажу - так их и не вычислили, хотя молва по городу пошла - ведьмы, мол, кидаются под поезд а потом восстают из-под колёс и говорят загробным голосом...
Чего уж там они говорили, по россказням старушек - так и не удалось узнать, на неё всё время нападал такой смех, что недослушивала до конца. А потом опять шёл дождь, они встречались в конце улицы, особым взглядом пересматривались друг с другом - и бегом к путям, на насыпь, на бегу скидывая одежду и доставая припрятанную в котелке сажу.
Потом приходилось оттирать лицо скипидаром и хозяйственным мылом - иначе не отмывалось, очень уж жирной была та чернота. Наверное потому её лицо стало нынче таким. При её-то возможностях она выглядела хуже сверстниц. Нинка, которая и блатовала их на те походы к насыпи - уж куда проще живёт, а ведь, смотри-ка, на встрече выпускников оказалась самой моложавой, хотя пять внуков мал-мала-меньше.
Когда уж сынуля ей пошлёт такое счастье - внука. Не успела ведь с воспитанием сына - постоянно что-то отвлекало. Зато карьера получилась на загляденье. Первый ей сразу сказал - ты, главное, старшим не перечь и далеко пойдёшь. И она не отказывала, терпела, где надо, работала до темноты, засиживалась до последнего, а когда и...залёживалась.
И пошла далеко. Дальше идти, считай, некуда - при нашей-то системе, когда курица не птица, баба не человек, Монголия - не заграница. С заграницей ей, кстати, сразу повезло - занесло в такие края, где работы мало, а жизни богемной - поле непаханое. Оттуда, пересидев трудные времена, попала в ещё лучшие места - просто в меховой рай. Таких шуб, как у неё, в городе, ставшим ей родным, никто не носил - и в роспуск, и цельные шкурки, и самые-пресамые новые породы с индпошивом - с таким подпушком, которого даже у шубки дочери Самого не было.
Времена менялись, а она снова оказывалась "на коне" - на том самом, которого, по старой пословице, и остановить могла - слышала она уже про себя такие анекдоты и они ей, признаться, нравились. Для того, чтобы на коне усидеть опять требовалось потакать, не перечить, подхватывать начинание и даже кое-где, как в старые времена, будь что будет - и попозднее остаться. Теперь она могла позволить себе выглядеть, врачи сотворили чудо, секретарши забегали без всякого вызова - будто по важному вопросу, а сами жадно рассматривали её лицо.
А последнее время она задерживается на работе всё чаще и чаще. Сидит, выключив всё, смотрит на фото сына, который отдаляется всё дальше и дальше, несмотря на лакомое, специально для него выделенное. Когда ему не позвонишь - он немедленно отзывается на фоне бухающей странным ритмом музыки или перекрикивая девичьи визги. И хорошо, если девичьи...
И вот уже в третий раз она, отпустив охрану и еле выгнав из гаража старенькую "бэху", мчится почти бездумно куда-то на окраину города, туда, где нет никаких домов и разведённых мостов, только промышленная зона и рельсы объездных путей. А потом с трудом лезет на насыпь, то и дело скатываясь вместе со щебнем, царапая коленки и судорожно натирая себе лицо чем-то чёрным. Но когда она забирается наверх - поезд уже ушел и стук колёс почти не слышен, только шуршит по камушкам дождь.
И она едет назад, а в стареньком радио что-то вдруг щёлкает и Азнавур начинает с хрипотцой петь свою "La bohème". И она беззвучно плачет, а слёзы оставляют на её щеках, перемазанных сажей, чистые дорожки. Сажа теперь совсем другая и смывается проще - водой.
Поезда уходят от станций, на которых росли мы - и мелькают все быстрее и быстрее за окнами те дома, что с детства привыкли видеть каждый день... Вот уже и ближний лесок - мимо, мимо... Богема, говоришь, богема. Маскарад, такой маскарад, куда тем Венеции с Бразилией. Издревне на святки у нас в личины рядились да по избам хаживали - где хозяева пожадничают на угощение, там чинили непотребство всякое, раззор да безобразие. Не о том речь. Ушли поезда от станций, на которых росли мы.
Ответ : Я сам постоянно жил рядом с железной дорогой - даже переезжая. И не мог заснуть, оказавшись впервые далеко от рельсов.
Ответ : Ага, сделано, спасибо. ========================= (ну очень разгневаннннно!) Как сделано, когда осталось по-прежнему? Так и эпиталаму недолго заработать.
Ответ : Разве? По-моему, щас всё нормально с конём.
Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи. [ Регистрация | Вход ]