Про пиджак Кита разговор особый. Пиджак свой Кит называет "свадебным" и надевает только по особым случаям. И поносить даёт только на свадьбы, похороны и юбилеи.
Пиджаков таких в бараках нет ни у кого - синий, "с искрой", из нездешнего матерьяла - ну чисто заграница, да и шили его, Кит говорит, венгры, а ткань вовсе индийская. Появиться в такой красоте никому не зазорно - ни участковому на День Милиции, - у них, служивых, это последний писк, "по гражданке" в кабак нарядиться, - ни жениху иль свидетелю.

Особенно Кит любит давать пиджак на свадьбу - и подглядывает потом у ресторана - как носится вещь, как на неё смотрят. Да и уход особый нужон за ним - рукава Кит запрещает прострачивать, если длинноваты кому - только "наживулить", не более. И в карманы лезть не позволяет, - те вообще зашиты от греха, а в карманах несколько плоских камушков-голышей лежат, чтобы, значит, на бёдрах пообтягивало, а-то, признаться, на любом надевшем, кроме высоченного Кита, пиджак в пояснице начинает оттопыриваться фалдами, как у буржуя какого. Зато - с искрой.

Пиджак надлежит вернуть Киту в прежнем виде, почищенным и отглаженным - Киту он и самому нужен для тех самых "особенных случаев".
"Особенными" он называет дни, когда кто-нибудь в бараки дитё привозит из роддома. Тут уж всем известно - через час жди Кита при полном параде, в пиджаке и стареньких брюках с деревянной красотой в руках. Это, значит, Кит в подарок кроватку-колыбельку принёс, со снимающейся стенкой, с вышлифованными до блеска перекладинами - чтобы чадо занозу не поймало, - с вензельками и завитушками красными по всем стойкам.

Ну, молодые, конечно, благодарят, Кит принимает с молодым папашей три рюмашки, не больше - и уходит, дело своё он сделал. А уж вечером в тот день гуляет от души - широко, с песнями, с рыданием навзрыд, разве что без драк - Кит мужик мирный.
Почему рыдает - особо не признаётся, ну да мало ли поводов у мужика слезу уронить - вот, ни кола особого, ни двора, бараки да жизнь холостяцкая - детей не нажил, с бабой не пожил, да и года-здоровье...

Здоровье Кита и подвело - оказалось, недуг его точил давно, вот и вес он растерял, а там уж и метастазы полезли - дело привычное, сам-то он с Апатитов, что ли, или где там у нас карьер с той дрянью радиационной.
Родни у Кита не нашлось, имущество поделили соседи, только пиджак повисел ещё какое-то время в пустой комнатёнке - никто не решался его взять, а в гроб положили в простом, хэбэшном.
Потом уж тёща участкового к себе в сарайку тот пиджак повесила и ещё какое-то время им все пользовались, кто хотел - не брезговали, что покойника вещь. Но только следить за пиджаком больше было некому, рукава пообтёрлись, пуговицы, на десять раз переставленные, растерялись, да и карманы кто-то суетливый надорвал, высыпав голыши.

В правом накладном кармане участковый нашёл старую открытку. Чёрно-белую, таких нынче не делают. На обложке была нарисована маленькая колыбель с младенцем - без матери, виднелась только чья-то рука, держащаяся за край.

На обратной стороне было выведено крупным старательным почерком:
"Дорогой Никитушка. Ты теперь уже знаешь, что я наделала - прости меня за это и себя не вини.
Пойми меня - не могу я больше так, грех я на себя взяла, мне и искупать."
И всё. Внизу только подпись: "Твоя Катя".
С красными завитушками на букве "К".

А пиджак потом долго пылился в сараюшке и новый хозяин, отстроивший на месте старых бараков особнячок, повесил его на палку, сорок отгонять.
И на тот участок очень полюбили сорочата слетаться. Очень уж им "искра" понравилась.
Хороший, видать, матерьял был, раз не потускла.