Пиво-то Костик для разгона взял, да и жарковато для других напитков. Но поллитру, всё же, прихватил - не то, чтобы хотелось, но, вроде, положено так: поругался с женой - заливай горе беленькой. Хоть, говорят, водка знака не меняет - настроение, то есть, если испорченное, то опосля стакана лучше не станет.

Костик вообще не по этой части, сроду поллитрами не баловался, ему и пива-то немного надо для поправки чувств - пара бутылок и уже глаз плывёт, душа разговора требует. А тут ещё старые доски на стадионе поскрипывают, травка пробивается из-под потрескавшейся краски, ветерок шелестит в листьях маленького клёна, что вылез между трибунами - ляпота.

Нагнулся Костик за третьим пивом к пакету, достал, голову поднял - а рядом с ним уже дед сидит.
- А меня жена выгнала, - говорит Костик. И опять в пакет - за поллитрой, будто так и надо.

А дед сидит, вида не подаёт, что удивлён чему-то - сидит пряменько, как на школьной скамье у строгой учительницы, не горбится, не сутулится - весь седой дед, но крепкий, молодцеватый, даже, можно сказать, кряжистый. Только Костик донышком поллитры стукнул по доске - дед откуда-то из пиджака две стопочки достал. Стопочки непростые, каменные, с прожилками зелёными по золочёному ободу. Дед дунул в рюмки, глянул внутрь - и рядом с поллитрой поставил. Костик только успел увидеть на донышках какой-то узор, вроде трилистника или странного вида короны, что ли.

Разлили, - Костик разливал, дед на это дело даже не смотрел, - подняли. Тут дед впервые слово молвил:
- За дом родной, - говорит. И, что в стопке было - вбросил в рот.

Костик что-то хотел в ответ сказать, да только кивнул, - горло перехватило. Выпил, крякнул, только тут и вспомнил, что закусить-то нечем. Смотрит, дед показывает - не надо, мол, ничего, я привычный - и рукавом своего пиджака занюхивает принятое, а потом, осанисто так, по бороде проводит рукой.
Ну, не надо, так не надо - Костик за пивом потянулся, хотел запить, да передумал - и так ничего.

Посидели, помолчали. Костик всё вопросов ждал, а дед сначала мошку утопшую из стопки вытряхнул, потом пиджак свой странный оправил - здоровенный какой-то пиджак, с фалдами или как они назывались раньше - и только тогда спросил:
- За что?..

Костику не терпелось рассказать, да решил, что несолидно будет - вон, какой мужик-то серьёзный, сочтёт за оболтуса великовозрастного. Разлил по второй, мошкару отогнал от стопки, поднял, в дедову сторону стопкой махнул, - за здоровье, мол, - принял и только тогда, неожиданно для себя сказал:
- Не знаю...

Спохватился Костик, что-то добавить хотел, да задумался, пригорюнился, руками развёл - нет, не знает, что уж тут измышлять. Дед кивнул, опорожнённую стопку поставил, на секунду замер, разлил третью сам, подал Костику его порцию, чокнулся своей с глухим щелчком, чуть отставил руку и сказал:
- Зимин.
И неторопливо выпил налитое.

Костик суетливо махнул свою, поставил, протянул руку:
- Костик.
Сосед пожал руку, как-то оценивающе оглядел Костика, подумал и добавил:
- Можно - дед Зима.
Потом почему-то стеснительно пожал плечами, впервые за посиделки улыбнулся и признался:
- Привык уже, что так кличут.

- А жене не нравится, что меня Костиком называют, - пожаловался Костик. - Лоб, говорит, здоровый, скоро сам дедом буду, а будто пацан. И на работе, дескать, помыкают, сколько лет пашу, а помыкают, как молодым.
- А сам? - коротко осведомился немногословный дед.
- Да нравится мне, а что такого... А на работе - так я там столько лет, там все свои, со стороны не придут, опытное производство, завод в заводе, считай - раньше даже почтовым ящиком были, это уж сейчас поснимали запреты. В Турцию, вон, даже пускают - а раньше ни-ни, двадцать пять лет сроку после увольнения и сиди в Алуште, кости грей. Моей, правда, в Алуште больше понравилось - пьют там меньше, дискотек этих, мультипликаторов или, как их там, аниматоров - тоже поменее...

Разливал дальше дед, Костик не отказывался, только признался, что ему пока вполовину.
- Я вообще не очень, ты не подумай - я с этим редко связываюсь, - Костик кивнул в сторону уже наполовину опорожнённой поллитры.
- Так жена не из-за этого вскобенилась?
- Не-е. Она даже любит, когда я немного того... Я же болтать начинаю без умолку, - потешный, говорит, про чувства чего-то несу, про жизнь с ней.
- А чего тогда? Бабы?
- Да какие тут... Она у меня знаешь, какая - даже если бы, то устроила бы, у-ух... Да и, признаться, лучше-то и не встречал. Ну, по молодости мыслишки появлялись, помню, в санатории профкомовском была одна, но так это ж когда было... А сейчас - даже в мыслях. Она и сама из себя, и борщ такой по субботам закатывает – вкуснотища...

Дед в это время смотрел не на Костика, а на божью коровку, сидевшую на морщинистой ладони - какую-то огромную, оранжевую, в иссиня чёрных пятнышках. Коровка семенила ножками и не хотела улетать.
- Не мужик? - тихо, стараясь не спугнуть насекомое, спросил дед.
- Чего? - не понял уже начинающий хмелеть Костик.
- Ну, тебе твоя говорит, что "не мужик", мол? - Зимин повернул голову к собеседнику и Костику показалось, что глаза у деда голубые-голубые, только по окружности зрачка виднеется маленькая кровавая прожилка.
- Говорит. - Костик даже не удивился, что дед знает такие детали. - Хата большая, да две комнаты текут, я туда и не суюсь уже - потолки прохудились, как там починишь, а дома старые, ещё в тридцатых для завода строили.
- Это за Старым логом? - почему-то спросил дед. - Так те ещё до октябрьского переворота ставили, для фабричных - на месте завода фабрика была, да сгорела при нэпе.
- Ну вот, а на балансе у завода они стоят, как довоенные. - слов на них нет. Ни разменять, ни продать, - Костик махнул рукой, - сколько уже пытались, как сын съехал. А так бы и ему чего выкружили бы, обзавёлся бы семьёй, пелёнки-распашонки, сейчас бы я со внучком гулял.

- С сыном не нагулялся? - улыбнулся Зимин.
- Да мы ещё дочку хотели, сразу то, а тут и сыну рады были - жену по женскому делу куда только не возил, всё бестолку было, а вот как сюда приехали, так и понесла она. Я тогда на радостях что-то этакое выдумал для завода, мне и премию, и квартиру - даже, сказали, с собственным кабинетом, технической интеллигенции, дескать, положен лишний метраж. А там и соседка съехала к дочери, вот её комнатка нам и досталась. Так что, считай, четыре комнаты на двоих, а халупа халупой.

- За то и пилит?
- Ну да... Тут строительство какое-то обещают вокруг, надо что-то делать, вытребывать, метраж за свою хату выбивать, а я не телешусь, говорит.
- А сегодня что?
- Ну и сегодня о том же жалилась, а тут я ещё и мусор не вынес, и аккумулятор жигулёвский домой притащил, а под ним натекло. Слово за слово... "Твои одноклассники - как люди, преподают, пишут, вон - а ты..."
- А что - есть, кем попрекать?
- Ну да, я же сам-то здешний, на учёбу уезжал, да там бы и остался, если бы не те женские дела. А Валька-то, одноклассник - историк в школе, учёный человек, какие-то монографии пишет, да в газеты местные статейки о разных исторических коллизиях. Ну вот моя и попрекает...

- Суровая она у тебя, - дед вздохнул.
- Да ничего не суровая! - почему-то обиделся Костик. - Просто она порядок любит. И... эту...поступательность движения.
Костик разлил последнее, не обращая внимания, что в своей стопке налито больше.
- Она, если хочешь знать, только из-за меня и страдала, когда по больницам возил - знала, что дитё хочу. Рукой бы давно махнула, очень уж устала. Сама, конечно, тоже мечтала, да мечты те в операционных по живому резали. А потом, когда сынка только ходить начал - меня прихватило. Вроде бы. началось с ангины простой, а потом оглох совсем, дальше на сердце сказалось - что за напасть. Так она и меня, и годовалое чадо выходила - тот тоже простывал часто.

Костик, наконец, замолчал, почему-то вздохнул, опрокинул в себя последнее, тихо поставил стопку на доску.
- Жила у тебя в голосе, это хорошо, - задумчиво проговорил Зимин.
- Это как? - не понял Костик и на всякий случай помотал головой.
- Ну, переживаешь ты за неё, горой встанешь, если что. Да и сам для неё не чужой, думаю. Мирись, в общем.
- Да как я теперь, что я ей скажу - она же не шутила, всерьёз прогнала, я её знаю.

- "Как-как", - передразнил дед. - Так и будет, как ты сам захочешь. Приди, повинись - надо так, это я тебе говорю, уж поверь мне.
- На колени, что ли, бухнуться? - изумился Костик.
- А что - самое время - на коленях и винись. Ты не думай, что глупо это, каждый поступок - он для своего момента хорош.
- Не-е... не поймёт... не поверит - кто, скажет, надоумил тебя, оболтус? - помотал пьяной головой Костик.
- Так уж прям и не поверит? - Зимин ухмыльнулся. - А ты скажи правду - скажи, что дед Зима тебя и подучил!
- И что - поможет? - Костик даже растерялся.
Зимин тихо кивнул, прикрыв глаза.

Костик осоловевшим взглядом посмотрел на пустую бутылку, убрал её под скамейку ("Денег в доме не будет!") и почему-то решил, что эту идею надо обмыть. Так и сказал деду - мол, сейчас сбегаю за второй, не уходи.
Зимин пожал плечами и оставался сидеть, пока Костик пролезал в дырку под трибуной - дырка вела как раз к задней стене магазина.

Когда Костик вернулся, на скамейке никого не было. Только стояла так и не допитая бутылка пива да ползала по потрескавшейся краске огромная божья коровка с чёрными точками на оранжевом фоне.
Про ту коровку Костик вспомнил уже наутро, когда вылавливал из свеженаваристого борща неестественно оранжевые кусочки моркови.

* * *

К осени Костику с женой дали квартиру взамен сносимой. Сын по документам жил у них, потому метраж нового жилища был большим, хватило для размена на две неплохих квартиры неподалёку друг от друга - чтобы удобнее было навещать будущих внучат - сын обмолвился, что это не за горами.

За поклейку обоев Костик взялся сам, жена была на подхвате - придержать, прижать, отрезать. Клея, как ни рассчитывали, всё равно не хватило, жена побежала за ещё одной банкой, пока Костик доклеивал две последние намазанные полосы. Полосы легли ровно, жены всё не было, потому Костик и потянулся за старой оборванной со стены газетой со знакомой фамилией внизу. Зрение не обмануло - это была очередная статья Вальки-одноклассника. Что-то о старых временах, о местном богаче, купце и промышленнике, немного сумасшедшем, немного фрондёре. Его даже упрятывали в "частный дом", как называлась тогда тюрьма для всякой бедноты - посадили за использование в лично начертанном гербе короны, что было воспринято, как оскорбление императора и прочая, и прочая...

Герб, в результате, богач переделал, чуть изогнув зубцы на короне - и она стала похожа на какой-то странный трилистник.
Тот же богач поссорился однажды с женой, ушёл из дома, продав все свои заводы-пароходы и даже каменный прииск, что-то оставил семье, а остальное, говорят, то ли закопал в виде золотых слитков, то ли ещё как спрятал. Дело было до первой мировой, а потом этого, говоря нынешним языком, фрика, видели по всей губернии - то он помогал госпиталю для инвалидов, то привёз одежду сиротам, то, уже в гражданскую, останавливался с ночёвкой в деревушке, где ели лебеду и через пару дней туда пришли подводы, гружёные хлебом...

Слухов о том деде ходило много и вопреки обычным россказням о таких людях он не был праведником - рассказывали о понёсших от него бабах, впрочем, не особо тем положением и тяготившихся, ибо слыли те бабы навсегда не стельными, а тут такой подарочек голубоглазый, в папаньку.
Кому-то он и в морду плевал, кого-то по той самой морде учил кулаком - хоть и годы были не молодецкие.
О себе он говорил, что "просто дед, стыда много, веры нет", последние о нём упоминания были уже после второй войны с немцем, да и-то верить им не резон - это ж сколько тогда деду лет натикало, если он сед был уже в одна тысяча восемьсот девяносто каком-то.
Фамилия деда в статье тоже называлась - Зимин. Везде, где он появлялся, его знали как "деда Зиму".

Когда вернулась жена, Костик ничего не стал ей говорить о том странном деде, которого упомянул при ней однажды, стоя на коленях. Не хотелось ворошить старое, да и обои было пора доклеивать - назавтра привезут мебель, а у них ещё ничего не высушено и не убрано, и окошки не откроешь, мигом всё пузырями пойдёт.
В общем, не до разговоров тут, - мужик он или не мужик! - дело делать надо, а не балаболить.
Зима на носу.