А потом написанное им читали на деревенских площадях и на ярмарках — и тоже смеялись и плакали. «Дал же Господь такой дар!» — сказал однажды почтенный пожилой священник, втайне прочитав у себя дома один из рассказов сеньора Рейеса, переписанный зеленщиком.

«Дубина ты никчёмная! — ругала сеньора Рейеса его сварливая жена. — Кто, спрашивается, наплодил этих детей? Кто будет их кормить? Нет работы, говоришь? Да ты её не ищешь! Почему ты чураешься влиятельных господ? Почему не поступил конторщиком на скобяной склад, когда тебе предлагали? Ах, ты любишь писать? Ах, тебя читает народ? Но нам-то что от этого, а? Умные люди, те, которые настоящие писатели, свои книги издают и получают от этого деньги! А ты? Где деньги? Если нет денег, значит, ты не писатель: это каждому понятно!»

После одной из таких словесных выволочек сеньор Рейес вздохнул, почистил свою потёртую шляпу, собрал свои рукописи и пошёл к издателю. Издатель долго продержал его у себя в приёмной, а когда сеньор Рейес всё-таки вошёл в его кабинет, их разговор оказался кратким. С презрением посмотрев на лысую шляпу господина Рейеса, которую он смиренно держал на коленях, издатель торопливо полистал его рукописи и брезгливо вернул их автору. «Это не будет продаваться», — сказал он. «Почему? — удивился сеньор Рейес. — Ведь это же все читают!» — «Голодранцы. Бесплатно, — ответил издатель. — А солидные господа, со средствами, этого покупать не будут».

Сеньор Рейес вежливо попрощался, надел свою потёртую шляпу и ушёл.

Дома у него никого не было: сварливая жена, забрав детей, ушла в свою деревню, помогать бывшему соседу в собирании урожая — с тайной надеждой, что сосед сжалится над её детьми и подарит ей корзину подпорченных овощей, негодных для продажи.

Сеньор Рейес сел на колченогий стул у потухшего очага и задумался. В дверь постучали. Сеньор Рейес обернулся и увидел стоящего на пороге господина в чёрном.

— Вы ко мне? — удивился сеньор Рейес.
Незнакомец кивнул.
— Я хорошо знаком с вашим творчеством, — ответил он. — Хочу предложить вам сделку.
— Вы хотите издать мои повести и рассказы? — предположил сеньор Рейес.
— Нет, — ответил человек в чёрном. — Но я хочу предложить вам очень выгодные условия.
Сеньор Рейес недоумённо пожал плечами.
— Мне очень нравится то, что вы пишете, — продолжал незнакомец. — Очень. Я хорошо знаю литературу — и старую, и современную, и по совести вам скажу, что с вами мало кто сравнится. Я не газетчик, не издатель, не завистливый коллега, и потому вы можете мне поверить: я говорю правду.
— Да я и не спорю, — печально улыбнулся сеньор Рейес.
— Итак, я предлагаю вам сделку, — продолжал человек в чёрном. — Я не буду предлагать вам денег, потому что у искусства нет цены, и оценивать его презренным металлом — это унижать искусство. Что может быть прекраснее пения соловья, не так ли? Но вот однако же соловью никто не платит золотом, чтобы он пел.
— Но…
— Я знаю, что вы хотите сказать, не перебивайте. Но у соловья есть что есть, хотите сказать вы: его питает Бог, его кормит природа. Я, конечно, не Бог, но я готов взять на себя роль природы.
— Не понимаю…
— Очень просто. Я богат, сказочно богат. У меня несчастная судьба царя Мидаса — превращать в золото всё, к чему я прикасаюсь. И я уж не знаю, что это: Божье благословение или Божье проклятие. Скорее последнее: ведь богатство не дало мне ни любви, ни спокойствия, ни даже здоровья.
— И тем не менее…
— И тем не менее я знаю не только меру его бессилия, но и меру его власти. Одним словом, я не предлагаю вам денег, но предлагаю вам то, что несравненно дороже денег — беспечальное существование. Если вы согласитесь, мы пойдём к нотариусу и оформим договор, согласно которому вы и при моей жизни, и после неё… — незнакомец вздохнул, — будете получать из моих средств всё, абсолютно всё, что вам и вашей семье будет нужно для жизни: захотите жить в просторном доме в живописной местности — у вас будет дом. Изысканная и здоровая пища, прекрасная одежда, книги, музыкальные инструменты, слуги, доктора, учителя для ваших детей — всё за мой счёт. Мой и моих наследников. Захотите путешествовать — будете путешествовать, ну и так далее. Словом, у вас будет всё, но у вас не будет денег. В самом деле, зачем они, не так ли?
— Так, — согласился сеньор Рейес. — Но при каком условии?
— Вот к этому я и клоню, — продолжал незнакомец. — Условий не будет никаких. Вернее… чтобы вы продолжали писать.
— Вы хотите мне что-то заказать? Но я не пишу по заказам — не хочу и не умею.
— Ничего подобного. Я ничего не буду вам заказывать: я ценитель искусства и как никто знаю, что птицы в золотых клетках поют отвратительно. Нет, вы будете писать то, что хотите, о чём хотите и сколько хотите. А не пишется — так вообще не писать. Считайте, что я здесь совсем не при чём, а просто Бог взял вас к себе на полный пансион. Вот мы с вами поговорим — и больше вы меня никогда не увидите и не услышите.
— Но тогда в чём же суть сделки?
— Сейчас. Вы христианин?
— Конечно.
— Вы верите в загробную жизнь?
— Безусловно.
— Вам нужна посмертная слава?
— Зачем? — Ведь тогда меня уже не будет. Мне и прижизненная-то не нужна.
— Отлично. Значит, вам будет всё равно, будут ли вас знать и читать после вашей смерти?
— Ну, вообще-то…
Сеньор Рейес задумался.
— Вообще-то всё равно, согласитесь: ведь вы уже будете в ином мире и больше никогда не возвратитесь в этот, правда?
— Правда.
— Так вот в этом-то и суть моей сделки. Вы пришли в этот мир, чтобы послужить своим талантом людям. Люди пользуются плодами вашего таланта, но ничего не дают вам взамен. Это несправедливо. Люди поступают как паразиты — по отношению к вам и плодам вашего таланта. Они платят портным, булочникам и даже комедиантам из балагана, но не платят вам. Разве это справедливо?
— Ну, по большому счёту…
— Только по большому, сеньор Рейес! У нас идёт крупная игра, мы не размениваемся на мелочи. Итак я — и из каприза, и из чувства справедливости, это неважно, для вас неважно — хочу восстановить нарушенный порядок. Чтобы вам было понятнее, я приведу вам такую аналогию. Представьте себе, что вы гладиатор. Или тореадор. Вокруг вашей арены, где вы выдержали суровое единоборство со смертью, располагался огромный амфитеатр с тысячами, миллионами зрителей. Вы победили, но вы голодны, истерзаны, истекаете кровью. Так вот эти тысячи, миллионы зрителей, насладившись зрелищем вашего единоборства, по окончании представления повернулись к вам спинами, не наградили вас аплодисментами и ушли, не заплатив ни полушки. А вы истекаете кровью на арене. Разве это справедливо? Если их не интересовало зрелище, то тогда зачем они приходили? А если они пришли, то почему вас не вознаградили? Род человеческий — это мерзкое, жадное, неблагодарное стадо, привыкшее только брать, но ничего не давать взамен. И таким оно было всегда, начиная со времён Господа нашего Иисуса Христа…
— Ну так…
— Не перебивайте, дайте мне завершить сравнение. Итак, вы лежите на арене, истекающий кровью и истерзанный. И тут к вам подходит человек и говорит: «Меня прислал к вам хозяин. Он возмущён неблагодарностью зрителей, толпы, и велел мне перевезти вас к нему в имение, где вас будут лечить его врачи и питать его повара». Неужели вы откажетесь?
— Конечно нет.
— Конечно. Вот и я хочу возместить вам всё, чего лишили вас ваши зрители, этот неблагодарный плебс. Просто возместить.
— Безусловно?
— Конечно. Впрочем, всего с одним условием, которое и условием-то не назовёшь: единственным читателем ваших произведений впредь буду один только я — ваш единственный подлинный ценитель. Я буду читать, с благодарностью читать всё, что вы напишите, — а потом, по прочтении, сжигать в камине. Что вы от этого потеряете? Да ничего! Писательство доставляет вам удовольствие? — Так оно и впредь будет вам его доставлять. Писательство до сих пор не доставляло вам средств к существованию? — Впредь вы будете иметь всё, что вам потребуется, не отвлекаясь на поиски хлеба насущного. Вы верите в загробную жизнь, вы исследовали души людей. Если они были злы во времена Христа, стали несравненно злее сейчас, несмотря на то, что христианство распространилось по всему миру, и будут ещё злее в следующем поколении, после вашей смерти, то есть ли у вас основания полагать, что после вашей смерти они будут к вам более благодарны, чем сейчас? Если злы отцы, то разве могут стать добрыми их дети? А их так называемая «благодарная память» — это не более, чем лицемерно скрываемая радость от того, что вас с ними уже нет и что вы уже не сможете обличить их пороки. Вы согласны?
— Логично. Вообще-то…
— Отлично. — Незнакомец вынул из жилетного кармана золотые часы, пристёгнутые цепочкой к петлице. — Даю вам на размышление ровно двадцать четыре часа. Ровно через сутки я вернусь.