Мне недавно стало казаться, что самый авторитетный политолог в мире – моя соседка по рынку Валя. Она как освежит голову «Немировской», так сразу начитает: «Все сволочи, все проститутки, все козлы!»

- Тату, а янголи існують?
- Декому хочеться в це вірити. А хтось на себе покладається, не вірить у
дива. В кожного своя правда, доню.

- То ти бачив їх, янголів оцих?
- Та ні... Людей - тих бачив різних. Ще й у таку мить, коли тільки янгол
їм міг допомогти, але якось самі впоралися.

- А мого янгола теж не бачив?
- Твого я навіть кликав. Коли надія тільки на нього й лишалася. Ти маленька
була, - пам'ятаєш, як іграшку роздавила і крихітні кульки з неї
висипалися? А ти їх собі в носика заштовхала, коли ми з мамою не бачили.
Ось тоді я кричав, тільки не вголос, янгола твого звав. Обійшлося, встигли витягнути, поки не вдихнула. Мені тоді здалося, коли тебе обіймав, що повз мене хтось пролетів. Омайнуло повітрям знайомо, як-от на голубнику дідовому.

- Ой, виявляється, ти знайомий з ним, з моїм янголом?
- Та ні-і-і-і. Це я так, згадалося, і розчулився. Не дуже я в них вірю.
От де цей янгол був, коли ти пальчики між вхідними дверима і косяком засунула,
вийняти не могла, а дверима навіть ворухнути не можна було - роздавилися б
пальчики?!

- Але витягнув же якось? Я вже і не пам'ятаю...
- Витягнув. Дві верхні петлі вирвав. Приварені до залізного косяка.
Зварювальник, коли наново варив, дивувався - звідки такі потужні домкрати,
що покорчили двері.

- І янгол тобі тоді не допомагав, точно-точно?
- Не знаю, хто тоді допоміг. Та й знати не хочу. Ще й зараз двері косо
висять, розігнути назад не можу... Спи давай, завтра до зоопарку підемо раненько, щоб до дощика встигнути.

Звук поцілунку.
Двері закрилися.
У кутку зітхнули.
- Я ж казав - не повірить.

- Казав... А ти тепер точно-точно нікуди від мене не відлетиш?
- Точно-точно. Все, добраніч, спати вже час. Завтра обережніше там, в зоопарку... З кульками тими насправді намучилися...
- Так ти тоді допоміг?
- Ні, не встиг. Навiть ми - не всесильні.

- Тобто - татусь сам?
- Сам... Він же з наших... Та усi батьки - з наших.
- Всi-всi-всi? А Лізин тато? Він її до синців...

У кутку знову зітхнули.

- Він теж... був. Просто йому уламочок потрапив в око колись давно. Ми
недогледiли. Думали, усі позбирали, а виявилося - багато їх ще світом
блукає...
- Що ж ви... Тут недогледiли, там не вберегли...

- Трапляється. Кажу ж...
-А що потім з отими... хто не вберіг?
- До вас повертаються. Самі. Назавжди. Геть нічого не пам'ятають, але
зазнають усе життя, самі не знають, за вiщо.
- То ти вже встигай завжди-завжди-завжди, гаразд?
- Гаразд. Ну, і татко твій допоможе, якщо щось... Все, спи.

- А ти спати не будеш?
- Не можна нам. Не можна. Пильнуємо.
- А мені татко теж розповідав, що не спав, коли я маленька була, зовсім не
спав.
- То я ж i кажу - з наших.

... Коли вечірній ліхтар біля під'їзду згас, в ліжечку вже чулося
розмірене сопіння.

- Не вірить він, - раптом гмикнули в кутку.
Але він вірив. Просто боявся сполохати.

----------------------------------------------------------------------------------------------------
РУССКИЙ ВАРИАНТ:

НАШИ

- Пап, а ангелы бывают?
- Кому-то в них хочется верить. Кто-то на себя полагается, не верит в чудеса. У каждого своя правда, доча.
- А ты видел их, ангелов этих?
- Да нет... Людей - тех видел разных. И в такие моменты, когда только ангел им мог помочь, но как-то сами справлялись.
- А моего ангела тоже не видел?
- Твоего я даже звал. Когда надежда только на него оставалась. Ты маленькая была, - помнишь, как игрушку раздавила и крохотные шарики из неё высыпались? А ты их себе в носик затолкала, пока мы с мамой не видели. Вот тогда я кричал, только не вслух, ангела твоего звал. Обошлись, успели вытащить, пока не вдохнула. Мне тогда показалось, когда тебя обнимал, что мимо меня кто-то пролетел. Опахнуло воздухом знакомо, как на голубятне дедушкиной.
- Ой, значит, ты знаком с ним, с моим ангелом?
- Да не-е-ет. Это я так, вспомнилось, расчувствовался. Не очень я в них верю. Вот где этот ангел был, когда ты пальчики между входной дверью и косяком засунула, вынуть не могла, а дверью шевелить нельзя было - раздавились бы пальчики?!
- Но вытащил же как-то? Я уж и не помню...
- Вытащил. Две верхние петли вырвал. Приваренные к железному косяку. Сварщик заново варил, удивлялся - откуда такие мощные домкраты, что покорежили дверь.
- И ангел тебе тогда не помогал, точно-точно?
- Не знаю, кто тогда помог. И знать не хочу. До сих пор дверь криво висит, согнуть назад не могу... Спи давай, завтра в зоопарк пойдём пораньше, чтобы до дождика успеть.
Звук поцелуя.
Дверь закрылась.

В углу вздохнули.
- Я же говорил - не поверит.
- Говорил... А ты теперь точно-точно никуда от меня не улетишь?
- Точно-точно. Всё, спокойной ночи, спать уже пора. Завтра поосторожнее там, в зоопарке... С шариками теми и впрямь намучались...
- Так ты тогда помог?
- Нет, не успел. И мы - не всесильны.
- Значит - папка сам?
- Сам... Он же из наших... Да родители все - из <i>наших</i>.
- Все-все-все? А Лизин папа? Он её до синяков...
В углу опять вздохнули.
- Он тоже... был. Просто ему осколочек попал в глаз давным давно. Мы недосмотрели. Думали, все собрали, а оказалось - много их по свету гуляет...
- Что ж вы... Там недосмотрели, в другом не уберегли...
- Случается. Говорю ж...
- А как потом с этими... кто не уберег?
- К вам возвращаются. Сами. Навсегда. Ничего не помнят, но переживают всю жизнь, сами не знают, за что.
- Ты уж успевай всегда-всегда-всегда, ладно?
- Ладно. Ну и папка твой поможет, если что... Всё, спи.
- А ты спать не будешь?
- Нельзя нам. Нельзя. Бдим.
- А мне папка тоже рассказывал, что не спал, когда я маленькая была, совсем не спал.
- Ну я ж говорю - из <i>наших</i>.

... Когда вечерний фонарь у подъезда погас, в кроватке уже слышалось размеренное сопение.
- Не верит он, - вдруг хмыкнули в углу.
А он верил. Просто боялся спугнуть.

<
Частенько мне приходилось выслушивать, какие они страшные, эти налоговые инспекторы...

Уважаемые кандидаты в президенты!

Пишет вам Избиратель. Не тот, который биомасса, а наоборот: представитель социально активной части населения. Которая в силу психологии толпы и определяет ваш успех на выборах. Не тот, что идет за вами, как козел на поводке, а за которым вы сами не можете угнаться.

Не выдерживает жары организм – губы трескаются. Нашел давно приобретенный для таких случаев тюбик крема, намазался. Перевернул упаковку другой стороной – а тюбик-то совсем не тот, вовсе даже с канцелярским клеем.
И такие перевертыши везде, хоть в газете, хоть в балете.

Слушаешь песенки разухабистой Сердючки – она оказывается мужиком. Читаешь мужественного фантаста Макса Фрая – а он, наоборот, не он, а самая что ни на есть она.

Появляется в продаже новый мужской запах какого-нибудь «Кензо» – все дамы начинают от него млеть и на себя брызгать, у своих мужчин отбирая.

Пишет английская домохозяйка книгу для детей – и весь тираж скупают взрослые. Морщатся, конечно, жалуются, что глуповато и не для них. Но глядишь, все семь томов на полке и даже пыли на них нет – перечитывают, знать.

Ладно бы только песни да книги с одеколонами. В политике-то этих перевертышей – каждый второй. Кричат люди с трибуны на Майдане о демократии и засилье власти – года не проходит, как сами погрязают в переделах заводов-пароходов, став той самой властью.

Ну, политики ладно, им двуличность по статусу положена. А военным-то каково? Вчера ты еще пел: «Мы армия страны, мы армия народа…», а сегодня со вчерашними врагами одни учения проводишь. А бедные учителя, те, что со стажем и относятся с доверием к спускаемым сверху директивам, – их кто пожалеет? Рассказывать школьникам о «временных перегибах» тридцатых-сороковых в юности, клеймить бывшего идола и тирана в зрелые годы и вдруг с удивлением узнать, что он не тиран, а вовсе даже «имя России». Это как?

А несчастные киношники – им-то куда деваться со своими «Адьютантами его превосходительства» и «Чапаевыми», ежели теперь героями считаются воевавшие по другую сторону баррикад? И получается, что в одном месте снимается «В августе сорок четвертого», о «мужественной борьбе работников СМЕРШа с бандеровцами», а неподалеку ставят памятник тому самому Бандере. Который теперь великий украинец №3, а некоторые говорят, что по правде и №1.

Ну, о гаишных перевертышах и говорить нечего – кто ж не видел их временных знаков, на которых с одной стороны ограничение 60 км/ч, а с другой – «кирпич», и нарушишь, как ни уворачивайся.

Но бывает, что перевертыши помогают. Мне-то клей, как ни странно, помог.

Может и остальным поможет?

Автор: Виталий Серафимов, писатель

Нет, что ни говорите, а великие – это особенные люди. Это я про тех, кто с экранов не сходит. Возьмем того же Евтушенко, юбилей которого торжественно отмечается уже битый год. Его еще не успели спросить, а он уже вдохновенно рассказывает, как Бродский ему с восторгом сообщил:
– Женя, эти ваши строки будут жить столько, сколько будет существовать русский язык!
Почувствовали разницу? Стихи будут «жить», а язык – «существовать».
Каждый из великих уверен – он первичен.
Тот же Евтушенко для закрепления эффекта упомянул и Пастернака:
–…и Пастернак мне говорит…
И в самом деле, почему бы хоть краешком не коснуться того, кто, в гроб сходя, так сказать, благословил?
Лично я после слов о Пастернаке впал в такой ступор, что даже прослушал пассаж о Маяковском. Теперь мучаюсь любопытством – а с Владимиром Владимировичем-то что у Евгения Александровича было? Может, Евтушенко Маяковскому подсказал что-то важное?
Марку револьвера, например.
Но эти бронтозавры, так сказать, – из самых великих. Закаленных временем и партийными съездами. А нынешние, кто помоложе да понаглее, умудряются хвалить себя даже без ссылок на авторитеты из прошлого.
Никас Сафронов в одном интервью так и сказал:
– Эта моя работа стала ку-у-ультовой…
Мне-то всегда казалось, что даже Александр Сергеич, «наше все», и то хихикал, когда про незарастающую тропу писал.
А эти, про которых один из великих писал когда-то «а нынешние – как-то проскочили», только и могут до хрипоты рассуждать, кто из них «икона стиля» да «мерило успеха». Как, вы не знаете, кто у нас «икона стиля»? Вы просто отстали от процесса создания новых великих! А ну, попробуйте с трех раз угадать про «икону»!
Нет, не Гурченко, что вы. И не Пугачева. Кто там сказал: «Верка Сердючка»? Вы даже не представляете, как были близки к правильному ответу в каком-то смысле. На самом деле правильный ответ – Тина Канделаки. Вы не поверите, но «иконой» Тина сама себя обозвала. И все подхватили.
Лично меня обуяла такая зависть, что я тоже буду себе придумывать биографию. Заранее. На случай будущих интервью. Мне, кстати, эту идею давным-давно подсказал Габриэль Гарсиа Маркес. На обеде у принца Альберта. Я еще тогда все время заказывал Джо Дассену его «Шампс Элизэ». И все великие моему выбору аплодировали.
Особенные мы люди, что ни говори.

Автор: Виталий Серафимов, писатель

Вам не кажется, что наши дети понимают в происходящем вокруг больше, чем некоторые взрослые дяди, облеченные властью? Взять хотя бы известные события на Кавказе.
В новостях стрельба, беженцы, танки...
– Пап, – спрашивает меня пятилетняя Сашка, – а зачем там люди в людей стреляют?
– За землю воюют, Саш.
Думала-думала…
– Пап, а дедушкиному соседу тоже нужна была земля хорошая. Деда сказал, что сосед дал три бутылки и ему целую машину земли привезли. Пап, им что – жалко бутылок?
Мне так и хочется ей ответить: «Ну не людей же...»
Сижу и в который раз слушаю речи защитников обеих сторон, претензии на правоту и обвинения врагов в нечестности. Будто где-то на свете есть честные враги.
Но и тут меня Сашка опередила с размышлениями:
– Пап, а враги людей убивают?
– Ну, Саш, бывают и такие враги, которые убивают.
– А когда приходят защитники – они этих врагов тоже убивают?
– Ну да, так и делают.
– Пап... А защитники, которые врагов убивают, – они тоже теперь убиватели станут и будут врагами для других защитников?
Вам это ничего не напоминает? Ведь ни о каких драконах и Ланселотах она еще не знает, только на каком-то светлом детском прозрении такие вещи чувствует.
А пока на экране выбитые стекла, исковерканные легковушки, чернеющие дула танков, хмурые люди по обочинам дороги... И вдруг в объектив камеры, снимающей из машины, попадает мельком игрушка на лобовом стекле, прыгающая в такт колдобинам. Кажется, Винни Пух.
Сашка закричала:
– Ур-р-ра-а! Они тоже любят мультики! Значит, войны больше не будет!
Через десять минут объявили, что операция закончена.
Выходит, даже реакция на страшное у них, детей, другая. Потому что, видя несправедливость, реальную или мнимую, мы с вами вскипаем. Не разбирая, кто прав или виноват.
А они спрашивают:
– Пап, а всех-всех людей любить нельзя?
– Ну-у-у... не знаю, Саш... Просто это трудно и мало кому удается.
– А я попробую. Попробовать же можно – вдруг получится?
Может, не мы, так хотя бы они и впрямь попробуют?
Вдруг у них получится, а?

Автор: Виталий Серафимов, писатель

Сашкины истории.

Сб. «СИЛА МАЛОГО»

http://www.eedi.org.ua/rus/index.htm

Конкурс для журналистов "Экология языка на поддержку разнообразия культур"