Были даже литовцы и латыши, в том числе, игравший со мной в одной постановке Валдис - сын чемпионки мира по парашютному спорту, с совершенно русской конопушной внешностью и отсутствием в анамнезе папы, за исключением редкой фамилии.

Но конкурс проходил в предверии юбилея создания Союза Советских Социалистических Республик, великая дружба народов была должна проявляться в тот год везде - в том числе, среди фамилий и наций победителей такого важного конкурса.
В списке трагическим образом не оказалось ни одного еврея. Дружба народов рушилась вот такой ясной и простой нехваткой какого-нить несчастного "рубинштейна". Рушилась не только "дружба народов" - рушилась карьера отвечающих за неё партийцев и чиновников. Ситуация становилась критической.

Наша школа на конкурс выставила редкостную, по своей невнятности, пьесу неизвестного, но обласканного театральными методичками, автора, под простым и незатейливым названием "Зоя".
Речь в пьесе шла, естественно о Зое Космодемьянской и её последних днях.

Почему на одну из ролей сего творения выбрали меня, могу только предполагать - дело было политическое, ответственное, требовало максимальной самоотдачи и частого отсутствия на уроках - потому честь была оказана только победителям олимпиад и секретарю комсомольской организации школы.

Я играл предателя.
По сценарию, мой герой, приходил в райком, где ему настойчиво предлагали "записаться на фронт", а он справедливо оппонировал тем, что у него, вообще-то, "броня", он создает на заводе новый танк, но если родина прикажет...
Глава райкома пытался убедить, что с завода мой герой должен "уйти сам" и родина не может вложить в него совесть, если он (я), этакий "вредитель" (в оригинале было написано "сука", но сказку пришлось адаптировать для местных условий) сам не понимает, что важнее сейчас для родины.
Слово за слово, швыряемый комсомольский билет, ответное "да я за эту кррррасную книжку кррровь прррооливал" секретаря райкома.

И тут врывалась "Зоя", победительница физкультурной краевой олимпиады - Галка Захарова, по маме - Бельдихер. Дальше шли самые приятные для меня (не героя) моменты, когда она пыталась убедить "врага" в неправильности его действий, засовывая мне красные корочки в карман штанов, а я её оттаскивал от райкомовца, которому она пыталась доказать, что я - не враг, а заблуждающийся мудак. Репитиции мне страшно не нравились, до сих пор не пойму, как можно на одном накале переживать раз за разом одну и ту же сцену, прельщали лишь постоянные законные пропуски занятий и каждодневное лапание физкультурных прелестей Зои-Галки. Галка, со временем, тоже стала увлекаться нашими с ней разборками и всё глубже пихала мне в глубокий брючный карман злосчастный комсомольский билет (в конце концов, я его, кстати, швырял в рожу комсомольскому главе).

Мы победили на городском, краевом конкурсе, а на зональном нас ждал еще больший оглушительный успех. Лично меня на сцене торкнула какая-то молния, я искренне распереживался за своего героя, совершенно не понимая, какого черта меня толкают под пули, если я занимаюсь гораздо более важной вещью. Во время своего выхода я сломал стул, шваркнув его об пол, порвал на глазах "комсомольского секретаря" красные корочки в клочки и сорвал с "Зои" какой-то красивый платок, с криком:
- Это я его тебе дарил, теперь нам с тобой не по пути.

Я был единственным отрицательным героем во всех конкурсных спектаклях, который удостоился оглушительных аплодисментов - в основном, по вине Первого секретаря крайкома партии, который и сам любил поломать мебель на своих партийных летучках, потому восхитился умениями подрастающей смены.
Первый выразил мнение, что "этого вражину надо тоже наградить".
Мнение было понято и запротоколировано.

Оставалось только решить проблему с грамотным составлением списков, с указанием национальностей.
Вот тут-то и выяснилось, что, по разным причинам, два настоящих еврея не годились для награждений, а единственным, еще не заверенным официально, оставался я...

...- Побудешь евреем. Ситуацию, думаю, ты понимаешь? В стране такое творится... - тут заврайоно прочитал мне кратенькую лекцию о международной обстановке, о развернувшейся сионистской пропаганде и необходимости рубить на корню злосчастную гидру клеветы на судьбу евреев в нашей многонациональной, "блядь" - прибавил лектор, - стране.

Ответственность я понимал, за выбор старших был горд, евреем готов был стать, если Родина прикажет.
Так в списках, представленных на награждение грамотой ЦК ВЛКСМ, крайкомом КПСС и жюри всесоюзного конкурса встала моя фамилия, по внутренним документам проходившая, как иудейская.

Потом были накладки с моей родной школой - директор был очень удивлен, когда смотрел то на мои, чуть раскосые, глаза, то на служебную краевую телеграмму с просьбой дать характеристику "такому-то.., такому-то.., 1970-го года рождения.., ЕВРЕЮ.., отец.., мать..."

Были проблемы и у мамы, работавшей на междугороднем телефонном узле, - где сидевшие на старом оборудовании операторы могли прослушивать, практически, любые разговоры города с краем, а потому считающиеся подконтрольными для регулярных проверок местным гэбистам. И тут, вдруг, выясняется. что сии наблюдающие товарищи не уличили, практически, готового врага-сиониста. Пара месяцев потребовалась на выяснение всех обстоятельств, ибо партийно-комсомольские боссы не хотели делиться объяснениями с гэбистскими, а страдала мама. В конце концов все уладилось и даже с повышением зарплаты маме.

Ну а в конце всех этих перепроверок мне, наконец, пришло из Москвы извещение о том, что я приглашен на награждение соответствующих номинантов куда-то в недостижимые для меня кремлевские высоты и, вдобавок, наш дружный театральный коллектив был поощрен путевкой по "значимым местам Подмосковья" - а значит и к местам боевой славы и трагедии Зои Космодемьянской.

Поездка мне запомнилась только двумя событиями. Сначала мы с Лехой-Снайпером, захваченным по моему настоянию в компанию к театралам, откололись от общей экскурсии по "зоиным местам" и прогулялись по её бывшей, сожженой когда-то, деревне. А уж там часа два, развесив уши, выспрашивали местных стариков - уцелевших сверстников Зои, о том, что было на самом деле. За два часа в адрес "героини" не было высказано ни одного доброго слова, - кроме того, что "ну вот щас сытно живем, строят вокруг, туристам можно чёрта лысого продать - эт Зойке спасибо". Мы были в шоке и потом ни разу никому не проговорились про такие откровения.

А еще, Галка-Зоя отдалась в "комнате для занятий" общаги, в которой мы жили, - Витьке-комсекретарю, за немецкие (фашистская подстилка!) часики с будильником. У меня такие часы появились на год позже, но было уже поздно.
И это окончательно разрушило для меня образ светлой, патриотической, невинной и героической девицы.
Впоследствии, я увидел Галку в газете в числе победителей международных легкоатлетических стартов, выступающей за команду Израиля. А сам в тот же год узнал от бабушки что и вовсе - мордвин, по деду...

P.S. Прошу считать сей текст официальным заявлением в Сохнут, МВД Израиля и другие сионистские организации, с целью дарования мне гражданства сей страны, а равно и других возможных еврейских полномочий.
Спешу сообщить, что половина пути к заветному иудейству мной уже пройдена: я признан иудеем в официальных советских бумагах аж от начала восьмидесятых годов (представляю вам множество свидетелей и документов), а также - подготовительно обрезан (прилагается письмо, адресованное мной будущей благоверной, от 25.09.1994, под названием "Срубили нашу ёлочку...").

serafimmович