Строго говоря, она была моей сверстницей, немножко хохотушкой, немножко себе на уме - самостоятельная, интересная, легко затевающая разговор, нравящаяся многим, но семья до сих как-то не сложилась, да и нужна ли она ей была...

На пороге я неловко стягивал сапоги, наступая в стекающие лужицы, отнёкивался от дежурного: "Ты извини, так уж получилось, ты не подумай, мне просто некому...", крутил головой, рассматривая хай-тэковскую прихожую.
- Ты...вот что, ты садись, проходи, а я - прямо сейчас, а-то не решусь, - и она щелкнула дверью совмещенной ванной комнаты, откуда сразу же раздался шум воды.
"Стесняется", - понял я.

Сел прямо на пороге, чуть отодвинувшись от луж - тут было уютно и открывался вид на картину на небольшом простенке. На картине мелкие яркие мазки по краям постепенно переходили в серое, потом и черное пятно в центре. Пятно приманивало, не отпускало взгляд.
- Нравится? - она уже вышла из ванной. - Знаешь, как называется? "Ничего". Это мне один знакомый...художник подарил. Всё шутил, что, мол, после него не останется н и ч е г о. Не осталось. Только картина.

Она присела рядом на банкетку, не удивившись, что я на полу.
- Ну вот, теперь несколько минуток подождать...
- А кто?..
- В смысле - от к о г о? Да не важно, мимолетно было, просто красивый интересный мужик, было хорошо и легко, а уж навешивать на него э т и проблемы - нет, не хочу, мы, может и не увидимся больше.

- Ты первый раз т а к?
- Первый. Та самая проруха, - попыталась безуспешно улыбнуться она. - Я даже не знаю, где... избавляются, где лежат, как это всё происходит.
- Я видел. Обычная больничка, где лежат на сохранении на ранних сроках, там же, напротив палат, стоит очередь из... Полчаса, максимум - и следующая.
- Прямо рядом с беременными? Ужас...я и не знала. А там, внизу, наверное, мужики толпятся и слышат "выскребли вашу" или "еще недельку полежит"?
- Да нет, медики особо мужикам ничего и не говорят, там хамьё сплошное. Соседки по палате обычно спускаются, сами плачут, говорят: "Ну вы еще молодые, у вас еще получится, вы уж поддержите её...".
- И тебе говорили?
Я промолчал.

- А медики хоть что-нибудь приятное говорят?
- Конечно. "Ваша, держи, папаша!" - это когда мне Сашку дали в руки, как обмыли и проверили.
- Страшно было?
- Во время родов - нет. Нельзя было пугать благоверную. А вот потом, как увидел большую головенку, огромный мягкий затылок - вот этого испугался. В книжках-то пишут про такое, но не пишут, насколько эта головка мягкая, насколько долго потом "родничок" не заживает. И еще было, самое страшное...
- Е щ ё?
- Да. Я почему-то пропускал в книжках и инете про синдром внезапной смерти у младенцев - уж не помню, как он там называется. А когда до меня дошло - почти не спал два месяца, прислушивался к каждой тишине рядом, в дыхание Сашки вслушивался, б о я л с я.
- У тебя аж голос задрожжал.
- Ну так... Очень боялся, до сих пор помню. Лежал рядом с Сашкой, сердце колотилось, про себя какие-то дурацкие песенки пел из наших школьных "смотров военной песни", в такт сердцу:
"Под крылом
самолё-
-та о чём
-то поёт
зелёно-
-е море
тайги" - напел я.

- А у нас в классе была песня "Ничего, ничего, ничего, - сабля, пуля, штыки - всё равно..."... Услышать, что жена - беременна, было приятнее, чем всё это.?..
- Да с рыбалки вернулся и тут новость, - хмыкнул я. - Впервые за много лет уехал на рыбалку с ночевкой. Возвращаюсь - пожалуйста. Правда, я про беременность раньше неё узнал.
- Это - как??
- Запах изменился. Не объяснить.
- А у меня...? - она наклонилась ко мне, подставляя шею.

Пахло страхом.

- Нет, ничего не чую.
Ни облегчения, ни радости на её лице не было.

- А знаешь, вчера видела такую классную кроватку, специально для девочек - там коромыслицем над кроваткой игрушки висят, музыкальная шкатулка внутри, одеяльца веселые, всё разукрашено.
- Ага, а есть и для мальчиков, а уж развивающие коврики сейчас стали привозить - сам бы на них игрался, хоть еще одно чадо заводи.
- Ну так - заводи.
- Хочу. Решусь, думаю.
- Может и я... Да мама больная, с работы попрут, кто ж меня держать-то будет, да сестренка еще приедет поступать... Ну ладно, всё, сейчас пойду проверять.
Она еще посидела, смотря куда-то на стенку.
Резко встала, щелкнула дверью ванной, зашумела вода.

Долго не показывалась, вода продолжала шуметь. К двери ванной подошел кот, что-то ковырнул - дверь стала тихонько приоткрываться, наконец полностью распахнулась, ударившись бронзовой ручкой о шкаф-купе, открыв моему взору сидящую на краешке ванны хозяйку, с незажженой сигаретой в руке, зябко кутающуюся в свитер.
- Ты бы не курила сейчас, - понял я по-своему, привстав с пола.
- Ага, хорошо... Я так...в руках чтобы было, - отозвалась она.
Встала, подошла ко мне, села на пол, скользя обессиленно спиной по стене.
- Ты меня прости, что так вот... Оставь меня сейчас одну, надо побыть, прости еще раз...
- Да я понимаю, - стал я неловко натягивать мокрые сапоги, стараясь не задеть её. - А что там, кстати, с полосками - я толком и не знаю, что там должно быть, когда...нуу, показывает, что е с т ь? - глупо спросил я, чтобы хоть что-нибудь сказать, пока надеваю куртку.
Она сидела уже с закинутой вверх головой, чтобы не пропустить на щеки блеснувшие слезы, глубоко дышала.
- Да нет там ничего такого, чего...ждала. Понимаешь - ни-че-го, - и закрыла глаза.

На улице было уже темно, шел снег, в садике Сашка собрала с моих волос снежинки и хитро спросила:
- Пап, а что у меня есть такое, что ты сильно-сильно любишь?
- В правой руке, Саш?
- Нетушки!
- В левой?
- Нет!
Прыгнула мне на шею и закричала:
- Пап, ну как же ты не понял - это же я, это же ты меня сильно-сильно любишь! Ничего, что я тебя так обманула? Ты, что ли, плачешь, пап? - удивилась она, увидев, как я запрокидываю голову и шмыгаю носом.
- Да ничего, Саш... Н и ч е г о.