Ты на мою болтовню не обращай внимания. Отдыхай, если мешаю, а нет – так давай чая душистого изопьём, мне его бабка моя целый термос наготовила для дороги, не пропадать же добру. Сейчас, только фляги свои засуну подальше и погоняем чаёв.

Смотри-ка, у них сейчас в купе и цветочки на столах ставят, культурно, чин чинарём.
Я-то ещё такие вагоны застал, где вповалку спали и неделями в дороге жили, какие уж тут цветочки. А такие как тут, в горшочке, розовые, с прожилочками – это вообще невидаль была, у нас же что росло – васильки да ромашки, пионы с астрами, ещё всякого добра по мелочи – но не розовато-росписное и заморское. Через это у нас даже одна история вышла, сейчас разольём чайку, расскажу…

Ну вот, началось-то с того, что менингит у нас объявился. А это зверь страшный – всех косит. Старые дуреют, малые – помирают – мозги от него, говорят, свариваются.
Вот и Алка, девчушка Зинкина, подхватила где-то. Мужика-то у Зинки не было, был он, да сплыл давно, вот только дочка и осталась. Была Зинка одна непутёвая, а стало их двое. Ну, вот скажи, кто ж такое имя в деревне даёт девочке – Алла? А Зинке хоть трава не расти – упёрлась и всё тут. Никак называть больше не хочет, как ни совестили её.
Ну ладно – Алка, так Алка.

Вот та Алка и заболела однажды. Ну, а ума у Зинки, я ж говорю – хер ночевал, так что она врачам не поверила, что помогут, побежала к разным бабкам-шептальщицам в район, да к колдуньям. В те-то времена гоня-а-али за такое дело – и ворожеек, и болящих, но как-то обошлось у неё. И то, чего врачи не долечили (она же с больнички вытащила дочку-то – сумасшедшая, говорю же) – с тем ей ведуньи эти помогли. Какими-то там приварками-припарками, заклинаньями и молитвами – но вытащили девчушку, врать не буду, помогли – притом, что в больничке двое «сгорели» в несколько дней от того диагноза и ещё один ребёнок еле выжил, только умишком закручинился.

Алка-то не сказать на вид, чтобы повредилась после болезни – что там по трёхлетке скажешь, прежняя она иль нет, – но задумчивее стала, факт. А ещё, это уже через год после той истории выяснилось, появился у неё на горлышке, вот где кадык у мужика бывает, какой-то рисунок - не рисунок, и не пятно родимое, вроде – не пойми что, в общем. Врачи сказали, что ничего страшного, не онкология, но проверяться иногда надо. А к ведуньям свозила Зинка, к тем же, что колдовали-мудрили и какими-то шнурочками голову и горлышко упутывали, погибель с головы выводили – так те сказали вот что. Дескать, это судьба знак даёт, предначертание – быть Алке с тем навсегда, кто её одарит таким вот цветком…

А я не сказал? То пятно было в виде цветочка розового, даже алого, с прожилочками внутри, с обрамлением – потому и в онкологии проверялись, да ничего там не нашли.

Ну и что ты думаешь – на том цветке свихнулась не только Зинка, но и Алка, как подросла. Зинка-то дура-дурой, но руки у неё на месте были – и шила так, как никто в районе, и ткала на загляденье на стареньком станке. К тому делу и Алку присоседила – сначала так, для присмотру, а потом уж и втянулась девчушка, стала матери помощницей. И на все свои девичьи вышивания она ставила знак особый – в форме того самого цветочка алого, точь в точь тех оттенков, что на горлышке у неё. Ещё, слышь-ка, там вот что у неё чудное было – сама-то росла, а цветочек на коже – прежним оставался, махоньким. Будто татуировка, как у нынешних, которы прокалывают себя и партаки лепят где ни попадя.

Подросла Алка ещё – и стало понятно, что девица на заглядение у Зинки, редкая красавица. Её ещё с младых лет на разные конкурсы и кустовые совещания в край возили – там, главное, слова ей не давать, а вот любоваться на неё – одно удовольствие. Под это дело краевое начальство лимиты для района превышало и выделяло сверх всякой меры всего, чего ни просили.

Но поездки-поездками, а себя Алка блюла – никого не подпускала. А к ней кто только ни сватался, один чернобровый красавец из шабашников по осени целую делегацию со своих краёв прислал – с песнями и плясками, подарками и цветами – только выходи за меня, говорит. А Алка что – она всем от ворот поворот. Не те, видать, цветочки женихи несли – ни прожилок, ни алости необходимой.

Что скрывать, со временем уж стали у виска пальцем крутить, её обсуждая. А ей всё нипочём – знай, вышивает свои штучки-дрючки, дело прибыльное, аж в Венгрию отправляла вышивки, вишь как ценили.

Ну вот, судили её, да порицали – что греха таить, я и сам ухмылялся, когда рассказывал эту историю дружкам на центральной усадьбе. Я в ту пору в хозяйстве был и швец и жнец по части техники, вот и мотался постоянно в центр – то запчасти получить, то требование подписать – что ты хочешь, плановая экономика.

И вот однажды судачили мы о той истории в компании, а ей возьми и заинтересуйся агроном с соседнего района. Ну-у, как – агроном – он и не агроном был вовсе, это уж его так все кликали, а на самом деле он заведовал всякими полями-колосками в опытном хозяйстве – в филиале сельхозакадемии или как она там, которая столичная. Земельки у них было много, испытывали в том хозяйстве разные интересные сорта, а если хорошо попросить – могли и подмогнуть с семенами «большим» соседям, обычным колхозам, вроде нашего.

И жили тамошние ребята – кум королю, на полном обеспечении. Ну, сам посуди, у них чего только не урождалось, притом – это ж всё неучтёнка, они ж это списывали, только результаты фиксировали. Даст урожай персиковый садик – был у них и такой, совсем чудеса для наших широт – а какие-то там гомозиготы не туда привакуолились и надо всё переделывать, на следующий год скрещивать всё иначе – вот и списывают вполне пригодные персики, а это ж, сам понимаешь, валюта! За эти персики им и то, и сё, и в ножки упадут – а как же. И это я только про растения – а у них же ещё и скот откармливали, экспериментировали. Хоть немного скота, но тамошние бычки да порося были на вес золота. Ты знаешь, сколько стоит осеменить толковым производителем хоть при советской власти, хоть при капитализме?! То-то и оно…

В общем, агроном тот был очень даже уважаемым человеком – даже несмотря на годы евонные, только-только оперившиеся после институтов или что там у них ещё бывает.
И прикомандировали меня к нему. Нашему хозяйству тогда кровь из носа были нужны от него семена, свои-то профукали, было дело. И мне начальство сказало – облизывай его, вози, куда надо, всё предоставь, любые запчасти и нужности – только к концу сезона обеспечь требуемое, пусть ни в чём отказа не знает. Бумаги-то оформили и сельхозакадемия не против была, но бумаги бумагами, а человеческое отношение в таких делах важнее.

Ну, вот на этой почве, во всех смыслах, мы с ним и сошлись. Помогал я ему с делами, как мог. И сам у него со временем чего-то нужного нахватался – он у нас и в доме стал своим, бабка на него не начаялась, он ей с картохой помог, у нас тогда год был пакостный – то ли колорад пришёл, то ли ещё чего, сейчас уж и не упомню. Вот он и принёс бабке какую-то прыскалку – сказал, что для жуков дюже вредная, а для человека – как с гуся вода. Так и вышло – у всех в тот год картоха с рядка двух ведер не давала, а у меня чуть ни ведро с куста.

Ну да это уже потом – а тогда, через неделю, что ли, после нашего знакомства, поинтересовался агроном той историей про цветочек Алкин – дескать, неужто всё правда, неужто не приврал где-то. Ну а чего тут врать – я его в машину да повёз в отделение, ну, в деревню нашу, где Зинка с Алкой жили. Под видом обхода хозяйств на предмет потравы вредителями (вменялись ему и такие дела) зашли мы к Зинке в гости, поговорили немного о том и о сём, агроном даже купил себе скатерку какую-то в холостяцкий дом – с фирменным цветочком на ней в уголке, - а сам случайно в окно выглянул и там Алку увидел, она как раз поливала что-то в палисаднике. Он-то её разглядел, а она его – нет, она дурачилась со шлангом и радугу делала из брызгающей воды.

Ну вот после той поездки и слетела крыша у агронома, как я его ни увещевал. Влюбился, значит – вот как. Ну а что, дело-то молодое, хорошее. Вот только стало ему не до семян наших, упёрся он в одно – в цветочек тот алый. И ведь, слышь-ка, знамо дело – специалист. Просто так не сидел, сразу нашёл подходящее по форме растение, чего-то полевое. Я уж и не упомню, этот цветок пчеловоды знают – чем-то он люб пчёлам, вот только редко произрастает. Одна беда была – цвет у него не тот, вот хоть ты тресни.

Но это я считал, что цвет – беда неразрешимая. А агроном наш стал экспериментировать – то охры в почву добавит, то медь купоросную, то какой-то бяки, даже и не знаю, как называется – сплошь химия. Подождёт, пока растение в себя примет новое удобрение, приедет, обсмотрит – нет, не то, краснеет, но не так, как надо. Благо, хоть цветёт долго, есть время поэкспериментировать.

Тогда он химию совсем выбросил, стал пробовать разные «родные» удобрения. И глину разную перебрал, и даже воду с родника возил – якобы, в той воде железа много, а оно как-то на цвет влияет. И – ничего.

А однажды я его попросил помочь, мы ведь уже сдружились, хоть и возрастами не сходились, - взял его с собой за деревню, нагрести травы подвядшей для кролов моих. Сырую-то им нельзя, пучит их с неё, так я косил в погожий день, а дня через два сгребал подвялившуюся. Все возле речки траву брали-щипали, а я не ленился подальше выезжать, там такие травы у нас – сам бы ел, сочные, мягкие, у меня с тех трав кролики с крольчих не слазили.

Ну вот, агроном-то как увидел ту траву, да как загорелся идеей дурацкой – и что ему стукнуло. В общем, у травы той с поднёбной стороны прожилки не зелёные, как у всех, а красноватые какие-то, да толстенные такие, смачные. И решил агроном, что цвет тот каким-то образом останется и в удобрении, ежели его покласть в землицу.
Так что нагребли мы травы, а дома у меня насыпали помёта кролячьего, с той травы произведённого кролами, во флягу, развели водой и полили той бурдой цветочек полевой, который должен был алым стать.

И,веришь-нет, но – стал!
Ну а дальнейшее – что тут рассказывать. Набрал агроном большой букет цветов, взял меня, вроде отца посажёного, с собой – и в дом к Зинке. А там…

Ох, вот знаю же, что смешная история вышла, а сам плачу, как вспоминаю – то ли старый уже, то ли просто хороший конец люблю, как у того писателя, который про паруса алые рассказал историю. Как говоришь? Точно – Грин. Ну а что, думаешь, коли деревенские, так не читаем – знаем мы ту историю, вся деревня знала, одна Алка, наверное, не знала – говорю ж, с придурью она была, но девка справная, работящая, просто ей толковый мужик нужен был рядом – чтобы обеспечивал и любил, а она б ему деток рожала.

Дальше-то? Ну а что – так они и жить стали, чуть ни с того дня. И народили мал-мала-меньше, я уж со счёта сбился, сколько у них: младший ещё пионер или, как они там сейчас называются – скаут, что ли, а у старшей – свадьбу завтра гуляем. Вишь, в центральную усадьбу нынче еду с подарками – агроном-то мой сказал, чтобы выезжал любым удобным транспортом, не ждал перекладных электричек, он оплатит. Зарабатывает-то он и по нынешним временам порядочно – у фермеров его умения нарасхват, а как хозяйство то опытное стали потихоньку прикрывать, так он племенным скотом больше занялся, это завсегда требуется, тут только вокруг три мясных комбината и каждому дай скот наилучший, за это содержать и облизывать специалистов готовы. А у колхоза бывшего с деньгами туже, так они агроному с домом подсобили, выстроили для большой семьи, - а он тому колхозу тоже помощник наипервейший, помогает в нынешних тяжких условиях, нос не воротит.

Алка тоже молодец – по конкурсам со своими вышивками разъезжает, у неё модельеры работы заказывают, в Миланы-Парижи посылки шлёт, вся в заказах – сейчас, вишь-ка, деревенский колорит в Европах ценится.
Старшая-то у них в маму пошла, помощницей будет, как институт закончит – у них с Зинкой даже задумка есть по деревням поездить, найти старые вещи с прежними узорами, скопировать, а потом в своё привнести. Зинка-то ещё бодра, ей внуки не дают на покой уйти – вот и крутится вместе со всеми.

Такая вот история про цветочек вышла – спасибо, что не зевал и нос не крутил, что, мол, выдумки стариковские. Всё ж по правде, я тебе хоть чем докажу. Во флягах-то у меня знаешь, чего? Травку ту помнишь, красненькую? А что с ней потом было – помнишь? Угада-ал – кролье дерьмо во флягах, везу в подарок родителям невесты, для их палисадника, для цветочков аленьких прикорм. Вишь-ка, оказалось, что те травы только при нашей деревне и произрастают – они не только кролям годятся, они и человеку пользительны для известного дела – я ж их теперь высушиваю и в чай кладу, для полезности, вместе со смородиной. Дитё после той травы зачать смогёт даже этот, который потент, проверено. Ты стакан-то допивай-допивай, я тебе новый подолью. Дети-то у тебя есть? А кого хотите с женой, - девочку? Ну вот, я же говорил – тебе не помешает.

Знашь, как мы сделаем… Отсыплю-ка я тебе той травки полезной, есть у меня с собой, хорошему человеку не жалко. Нет, в газетку не надо, там свинец вредный, а в полиэтилене задохнется трава. Есть у тебя тряпица какая? Ну, ничего, сейчас найдём, мне там что-то старуха заворачивала, я отряхну и тебе травку ту наложу в тряпицу. Ну вот, бери, пользуйся.
Будешь разворачивать – обрати внимание на рисунок, что в уголке вышит.
Цветочек там махонький. Тряпице-то уже сто лет в обед, а цветочек тот не тускнеет и цвета прежнего.
Алого.