Вообще-то дядь Гена радиотехник. Они учились в одном техникуме с отцом Симы и, когда выпьют, настукивают на старой табуретке какие-то «песенки» из морзянки – Сима запомнил только «бы-ла-бы-шля-па» и что-то про пароход. На самом деле это не песенки, а специальные запоминалки для радистов. Больше всего таких «песенок» знает дядь Тима безногий, он из того же техникума, только старше курсом – он называет Симиного батю с дядь Геной «салабонами» и гоняет их к Татке-продавщице за "добавкой". Мама Симы тоже радиотехник, но мужики не берут её в компанию – что она понимает, она больше по телефонам специалист, а они – «радийныи»! Симина мама вообще-то не очень любит когда эта троица собирается вместе – Тимка обязательно напьётся и будет с рыданием доказывать дядь Гене, что без ног «хуже», чем с горбом, а дядь Гена будет лезть в драку и всё закончится тем, что он спозаранку придёт извиняться перед невыспавшимися хозяевами.

Ну да выпивает дядь Гена не так уж часто – и всегда по поводу, как он говорит. Если нет повода, то пьёт он, чтобы «позабыться» - это Сима уже понимает, да и Генка-Большой понимает. Генке ведь тоже грустно без мамы. Мама у Генки погибла в упавшем самолёте на северах. Генка там тоже был, но остался живым, только вот ногу пришлось почти по колено оттяпать и он теперь хромает на протезе. Ну а дядь Гена как привёз жену хоронить на её родину, да так и остался в этих краях. Тут и бабка, опять же – мамина мама – вот и присмотр какой-никакой. От дядь Гены-то какой присмотр – он весь день на работе, а уж как дома, так пацана своего балует и всё позволяет. Из игрушек не купил, разве что, пулемёт «Максим» из «Детского мира» - но уж больно дорого тот стоит. И вообще, Симе обидно - Генка даже курит при бате, Сима сам видел! И ничего Генке за это не было, вот какое «воспитание»!

И ведь дядь Гена почти во всём такой нестрожистый. Только одно запретил Генке раз и навсегда – на небо засматриваться. Ну, то есть, летать. Сказал, что хватит уже, жену там оставил и полноги сыновьей – больше никаких самолётов, даже когда потребуется. Из-за этого у дядь Гены с Генкой накрылась срочная путёвка в Минводы – они туда успевали только самолётом, на поезде уже нельзя было, а дядь Гена и тут упёрся – не полетим, мол и всё. В обществе инвалидов ему даже выговор сделали и предупредили, что больше никаких путёвок не дадут.

Только однажды Гена-Маленький засомневался насчёт полёта – когда надо было Генку-Большого в московскую клинику везти.
А дело было так. Причалил как-то к городскому берегу красивый теплоходик, а там все разнаряженые, техники понапихано и все-все в тёмных модных очках ходят. Оказалось, что этот теплоход везёт какую-то телевизионную группу снимать приезд Генерального Секретаря на поля Алтая по случаю то ли рекордного урожая, то ли какой-то большой годовщины – этого никто не понял. Главное, что теплоход должен был сопровождать Генерального по всему пути, поднимаясь по Оби, показывая в прямом эфире уборочную страду и страдания на ней больших начальников. И, вот же незадача, сломалась у московских радищиков какая-то шутковина, ответственная за тот самый эфир – и некому оказалось её починить, не было на теплоходе таковых специалистов. Ну а на их счастье Генка-Маленький дежурил на причале, он возьми и заикнись, что поглядел бы, что там за штуковина – и не такие видывали. Ну, тем телевизионщикам делать нечего, они посовещались, махнули рукой, да и позволили дядь Гене залезть внутрь самого большого ящика со штуковинами. А когда на экране стало что-то появляться, ещё до полной починки – достали из закромов, чего дядь Гена просил, налили, нарезали закуски – только делай и не отвлекайся, мужик.

И ведь наладил дядь Гена оборудовние для эфира. Даже лучше сделал - какие-то помехи там убрал, от которых в самой Москве не могли избавиться.
Всю ночь сидел, с утра к нему даже Генка-Большой прибегал с «проверкой» - не запил ли батя. И Генке даже позволили надеть наушники и что-то прочитать в микрофон – так он понравился здешним похмельным мужикам. Ну, понятное дело, глазки голубенькие, чёлочка смешная, ножка деревянная – кто ж его не пожалеет и откажет ему.

Когда всё наладилось, старший телевизионщик дядь Гене чего-то собрал сурьёзного – пахучего и звенящего, а на словах сказал, что позвонит, мол, есть у него одна идея для пацана, потом скажет, боится сглазить. И не обманул, позвонил, рассказал, в чём та идея заключается. Оказывается, есть у него знакомые специалисты в какой-то столичной клинике по трансплантации. Нет, новую ногу Генке уже не пришить, но вот разработали те специалисты экспериментальный протез, как раз для детей, на вырост – его можно подкручивать по мере роста ребёнка. Протез суперлёгкий, сборный, из композитных материалов, которые чуть ли ни в космонавтике используются. От дядь Гены и сына только требуется прилететь за счёт той клиники в столицу, пройти обмеры, а через неделю-две протез будет готов – и совершенно бесплатно. Поскольку конструкция экспериментальная, то от носителя требуются отзывы и больше ничего, а ему за это даже полагаются какие-то выплаты – вот ведь, что бывает.

Да только дядь Гена отказался лететь самолётом – сказал, что никогда на борт не ступит и сыну не позволит, так и держит слово, нечего его принуждать. Хоть и сомневался, конечно – всё же, для сына так старались, а он упёрся, как баран. А на поезде приехать было нельзя, потому что там сроки и всё расписано, надо быть уже послезавтра утром на месте.
Так бы и остался Генка без протеза, да те телевизионщики, когда поняли, что не переубедить дядь Гену, нашли выходцев из той столичной клиники в краевом диагностическом центре и договорились, чтобы обмеры Генке сделали тут, на месте – тут всего-то двести километров или четыре часа на «Ракете» - дядь Гена с Генкой на ней и добирались.

Ну и всё, получил Генка свой протез через время, ему ещё прислали в подарок конструктор вертолётный и набор фломастеров – восемнадцать штук, столько даже у сына директора школы не было. И к весне бегал на этом протезе Генка как оленёнок, до того с ним сжился, что снимать не хотел, когда на весеннее обследование пошёл – с этими композитными материалами на культе даже кровавые мозоли после старого самодельного деревянного протеза прошли. Не сразу привыкнул, конечно, поначалу ему Сима помогал ковылять, а уж через месяц-полтора сам зашагал-забегал, куда там здоровому так наяривать. Они с Симой даже соревновались – кто быстрее на горку заберётся или кто через рощицу к досаафовскому аэродрому первым добежит, - там отец Симы работал техником.

Батя-то Симы Генку-Большого недолюбливал немного – за то, наверное, что сына «совращает» куревом своим. А Симе те папиросы и самому не нужны были, какое уж тут курево, когда с Симиной астмой у него от любого дыма дыхание спирало и кашель начинался. Потому Генка старался покурить в сторонке, чтобы у Симы приступ не вызвать – бывало, что от такого приступа приятель загибался по полчаса, не мог толком вздохнуть-выдохнуть, в глазах меркло. Это у него от мамы передалось, хорошо ещё, что сердечные проблемы не достались по той желинии.

Однажды, когда батя был в командировке, мама Симы как-то побелела, с трудом выдохнула и схватилась за сердце. Такое уже случалось, надо было только быстро вызвать скорую – и всё бы прошло. Телефон стоял только у обходчика за железнодорожной насыпью, по срочным надобностям звонили от него – вот Сима и рванул за дома, за сарайки, мимо дворов, успел только крикнуть сидевшему на заборе Генке, куда бежит – и дальше, на насыпь, по режущей ноги даже через подошвы сандалий щебёнке…
Тут-то Симу и догнал астматический приступ, заставил изгибаться и судорожно тянуть в себя воздух, с шумом и воплем выдыхая и снова втягивая в себя. Успел Сима только выдавить из горла вопль Генке про мамино сердце и скорую – и снова скрючился, а Генка полез дальше на насыпь, перепрыгнул через рельсы, скрывшись из глаз и только через несколько секунд издал какой-то сдавленный крик.

Потом стало легче дышать и немного прояснилось в голове, Сима уже сидел в будке обходчика и смотрел на Генку, лежащего на полу, растерянного и сгребающего к себе какую-то кучку из странно знакомых предметов.
Скорая успела вовремя, потом усатый водитель старенького «УАЗа» заехал за Симой с Генкой, помог допрыгать на одной ноге одному, сунул ингалятор другому, отвёз домой и только пожал плечами в ответ на вопрос Генки, можно ли заново собрать протез. Даже Симе было понятно, что назад такое чудо уже не восстановишь.

Когда вернулся из командировки отец Симы, они стояли вместе с Генкой у прилавка «Детского мира» и таращились на «Максима» с красным кружком на дуле, а батя Симы повторял:
- Ну, давай уже, пожелай что угодно, всё твоё, Ген…
И Генка посмотрел на пулемёт, как бы прощаясь, а потом повернулся, поднял глаза и, решившись, спросил:
- А можно..?
И снова замолчал, не в силах попросить.

И наступил весенний день, когда его мечта исполнилась, он сидел на траве возле аэродрома, до сих пор не пришедший в себя после только что состоявшегося полёта, лопасти вертолёта ещё крутились, а Генка, задрав голову, шевелил губами, будто разговаривал с кем-то в небе. И даже вечно пьяненький Тимка, наблюдавший за тем полётом, не решался перебить Генку.
Через несколько лет Симин отец вспомнил тот «разговор с небом», когда в лётном клубе узнали, что Генка получил на олимпиаде школьников приз за принципиально новый подход к геометрии лопастей, после чего его пригласили куда-то в специализированный вуз и больше о них с дядь Геной ничего не слышали в бараках. Симин батя тогда сказал: «Видать, договорился он – с небом-то».
Только однажды кто-то из заезжих московских лётных инспекторов рассказал, что слышал про пацана, в одиночку придумавшего для вертолётных лопастей что-то такое, чего американцы изобретали несколько лет – с помощью огромного коллектива учёных, в лабораториях и на испытательных стендах. А мальчишка придумал всё сам и, не зная теоретической базы, сознал функциональную модель чуть ли ни на коленке. Теперь за него борются МФТИ и кто-то ещё из институтских грандов и будет ему слава до конца дней – правда, среди ограниченного круга лиц, так как на все разработки вундеркинда повесили гриф «секретно».

А потом прошли времена засекречивания всего и вся, в бывших закрытых центрах стали вполне открыто приторговывать гражданскими разработками и однажды в такой центр довелось попасть и Симе – только тут изготавливали нужные ему поверхности с напылением из цветных металлов для производства, где директорствовал Сима. Порядки в центре остались старые, на КПП стоял молодой солдатик-бурят с автоматом и никого не пропускал без дозволения начальства. Когда Симе уже надоело ждать, он увидел, как мимо ворот идёт, чуть прихрамывая, кто-то с удивительно знакомой чёлкой. Солдатик, сначала не желавший отвечать, в ответ на предложенную пачку сигарет смягчился, кивнул на хромого и, понизив голос, сказал:
- Главный!
- Директор, что ли? А зовут его как?
- Не-е, не директор – бери выше. Главный кон-струк-тор! Геннадий Геннадьевич его зовут…

И они встретились, и Генка, всё тот же Генка, с дурацкой чёлкой и голубыми глазами, хлопал Симу по плечу, теребил и что-то спрашивал, а потом, предложив закурить, кричал сам себе:
- Да чего ж я забыл-то – тебе ж нельзя, у тебя ж астма, я ж помню!..

А Сима тоже теребил Генку, задавая кучу вопросов, не успевая отвечать о себе, о семье, о здоровье, которое, Генка же ещё не знает, стало лучше: от астмы Сима излечился ещё в десятом классе, так бывает после долгого перелёта на самолёте – астма проходит сама.
И Генка снова и снова перебивает его и в который раз спрашивает:
- Так как твоя астма-то, куда она пропала?..
А Сима давно забыл про те болячки, он лишь пожимает плечами и повторяет:
- Небо вылечило.
И оба не замечают, что давно идёт дождь, а они вдвоём стоят, забыв про непогоду и кричат друг другу «а помнишь?!».
А из-под деревянного грибка посматривает на небо солдатик.
У него заканчивается смена и скоро можно будет закурить.