Лыжи
Я когда-то любил одну девочку-однокурсницу.
Без взаимностей, конечно, - как положено в шестнадцать лет.
Она была старше меня на три года - вылетала, было дело, из универа.
Строгая такая была, ухх...
Я караулил, чтобы посмотреть на неё, забегал в комнату в общаге, чтобы...

Сейчас она одна из самых крутых руководителей бизнес-школ в городе. Вместе с мужем.
И мне ужасно интересно - а как бы я жил с ней рядом?

У меня наверняка была бы меньше, чем у неё, зарплата - я бы ленился заниматься такой ерундой, как бизнес-школа, хоть это и прибыльно.
И она бы, конечно, решала, куда нам поехать - в Египет или в Старую Европу.
И на горные лыжи гнала бы по зиме, чтобы животик не отращивал.
Есть у нас тут такие места, куда принято ездить.
А я бы ленился опять.
И срывался бы на чём-то.
Сашку бы лупил.

Если бы у нас была Сашка.

Пупс
Пару месяцев назад позвонил давний знакомый. Звонил откуда-то издалека, сигнал шёл с запаздыванием, сам он был, похоже, пьяным, хохотал, что-то шумело рядом.
Нёс какую-то чушь, потом посерьёзнел, помолчал и вдруг извинился за прошлое.

Тогда, уже давно, он, действительно, выставил меня в некрасивом виде перед девушкой, совершенно паскудно, нелепо. И, главное - непонятно зачем. И оправдаться было невозможно, и ударить, вроде бы, не за что - формально он был прав. Эта история меня нозила все прошедшие годы, я был обижен именно нелепостью его поступка.

И вот он извинялся, искренне, как казалось, тихо, как-то мечтательно.
Я оторопел, а он раз за разом переспрашивал меня - точно ли, не обижаюсь? Или, может, совсем забыл про этот случай?
- Нет, не забыл. Да, точно прощаю, - отвечал я, не находя других слов.
- Ну и ладно, ну и славно - повеселел опять он. - Мне тут еще надо позвонить, рад был услышать и спасибо тебе. Просто - спасибо.
Не знаю, тогда ли я обратил внимание на то, что он не произнес банального: "Ну, еще услышимся-увидимся..." или еще что-нибудь похожее. Может, мне это показалось важным уже п о т о м.

А на днях позвонила женщина и глухим голосом попросила меня заехать:
- Вам тут Женя передал посылку.
Я приехал.
Женщина оказалась сестрой моего давешнего собеседника.
- Женя просил вам вот это передать, - сказала она, показывая на стопку книг в плотном черном пакете.
- А сам он...?
- Женя умер.

Звонок его был откуда-то со Средиземноморья, когда он уже з н а л. Рак, четвертой. Думал, что времени будет больше, не всё успел. Только сидел вечерами за записной книжкой, листал её, кому-то звонил, смеялся в трубку, оправдывался, спорил, извинялся. Последнее - перед всеми.

В пакете был сборник Лема, еще тот, 1992-го года, "Текст", в "супере", десятитомник с тремя дополнительными.
После девятого тома книги не разрезаны. В восьмом, как закладка, лежит маленький липкий квадратик-записка, из тех, что вешают на холодильники:
"Зая, меня не жди. Пупс"

Время
У подъезда стоит, дожидается кого-то немолодой уже, сутулый мужчина.
Наконец, громыхает дверь, выскакивает парнишка лет пятнадцати, спешит...
- Сына, я тут тебе всё забываю сказать...
- Потом, пап, потом, тороплюсь, некогда, - машет рукой мальчик и пропадает в арке дома.
А мужчина стоит с вытянутой рукой, поворачивает её к себе ладонью, смотрит, хмурится отчего-то, проводит по побелевшему лицу, оставляя красные полосы, отворачивается.

И вспомнинаешь, как тоже торопился, как тоже было всегда некогда, как пропускал что-то отцовское, а потом, услышав про больницу, летел, забыв закрыть дверь, на вокзал, бегал в поезде к машинисту, переспрашивая, не опаздываем ли, смотрел заискивающе начальнику депо на пересадочной станции, упрашивая посадить в кабину маневрового, открывал окно в кабине, чтобы слез не заметили...
А потом сидел у кровати отца, держал его за истонченную руку, облегченно слушая краем уха слова врача, - Кризис миновал, - рвал себе ногти на другой руке, не чувствуя боли, а отец вдруг прокашливался и говорил:
- Ты, вот что, давно тебе хотел сказать..да теперь уж и не надо, наверное, да и некогда тебе, дома ждут...
А ты смотрел ему в глаза, двигал ближе стул, подтыкал одеяло и наклонялся:
- Ты говори, пап, говори, у меня теперь есть время...

Снежная Королева
Вечером Сашке скрутило животик, поочередно с благоверной гладили его ладонями, пели песенки, рассказывали небылицы, уложив чадо на бочок с подобранными коленками, читали сказки и обсуждали, почему Кай поначалу испугался Снежной Королевы, ведь та только улыбалась в окошко.
Сашка задремала на руках у мамы, обняв свою любимую собачку, а через час уже проснулась выздоровевшая и желала снова приключений Герды, Кая и Маленькой Разбойницы.

А я вспомнил шесть лет, корчащуюся в песке у дома подружку Таньку, держащуюся за животик, мои советы ей: "Ты к мамке сбегай, та животик погладит - всё и пройдет!", её маленькие слезки и жалобы: "Мамка сказала, что хоть сдохну, но до вечера чтобы не показывалась, к ней дядь Паша приехал..."...
Потом моя бабушка отпаивала Таньку травками, а вечером Танькина мамка пьяно ревела у забора и звала: "Та-а-ань, ну, Та-а-ань, ну, до-о-оча...".
Танька, говорят, стала хорошим воспитателем в детском саду, в том самом, куда мы и сами с ней ходили в малолетстве. Её теперь зовут по имени-отчеству и дети называют её "самой хорошей" - деля, как и мы в своё время, воспитателей на "плохую-утреннюю" и "хорошую-вечернюю".
И читает, наверное, она им сказки про "Снежную королеву".
Вот только своих ребятишек у Таньки нет.
А почему - не спрашивал. И не спрошу.

Миг
Маленькая пузатая запыленная лампочка освещает стены комнаты с осыпавшейся белой известью в углах.
Чуть потрескивает остывающая печь с приоткрытой заслонкой.
В поддувале изредка завывает забрёдший порыв ветра.
Одинокий заспанный муравей, ошалевший от зимнего солнца, выполз из щели в подоконнике и бестолково бродит между крошками хлеба и крупинками сахара на покрытом потрескавшейся клеёнкой столе.
За окошком некрасивая улыбчатая женщина везёт на санках закутанного в большую серую шаль ребёнка, обнявшего флягу с водой, поставленную в специальный жестяной круг.
Где-то недалеко сипит гудками паровоз, въезжая на одноколейный мост и раздражая окрестных собак.
Кошка в комнате привычна к собачьему лаю. Она свернулась на крышке большой пятилитровой кастрюли, стоящей на плите и укутанной в несколько слоёв газетами и старыми одеялами. Даже через эти слои чувствуется запах "утомлённых" щей.
На кровати, прислонившись к барачной стенке, завешенной промерзшим изнутри и заиндевевшим снаружи шинельным полотном, сидит, крепко обняв себя за коленки, мальчик. Кажется, он вот-вот заплачет, но пока что терпит, кусая губы.
Это я.
Мне шесть с половиной лет.
Я только что понял, что все когда-нибудь умрут.

Персики
Юлька, подруга благоверной, приехала в Н-ск из маленького казахского городка, поступила в институт, название которого она теперь и сама не выговорит, да так и осталась в Сибири, забыв про навязываемого родителями жениха, с которым, собственно, всё было слажено, он был хороший, но вот как-то...
В Н-ске, появился Саша, который многого не просил, был готов весь вечер молчать и смотреть на предмет обожания, кормить персиками, исполнять капризы и просто любить.
А тут поездка к родителям, нежданное предложение о свадьбе, настойчивость родителей жениха.
Поддалась.
Юля позвонила Саше, покаялась и поплакалась, последнее "прости", больше не ищи.
Фамилию Юли Саша не знал - к чему какая-то фамилия, когда можно сидеть, любить и кормить персиками.
Папа у Юли - прокурор города, - это всё, что знал Саша. Потому он отправил телеграмму: "Прокурору города. Свадьба отменяется. Я её люблю. Саша." и отправился на поезде в родной город Юли.
Традиционная селедочная "шуба" к вечеру была готова, приехавшие на завтрашнюю свадьбу гости уже опробовали вино из подвалов прокурора, полюбовались на красивую пару.
Но тут приехал Саша, постучал в дверь, вывел Юлю за ворота и ни слова не говоря повез на вокзал...
...Сейчас у них растет бойкий пацан, переехали в новую квартиру. Принимали в ней тестя с тёщей.

Благоверная сказала:
- Я таких сумашедших мужиков, как ты с Сашей больше не встречала. Потому, наверное и побоялась тогда...больше не встретить.
Ну, еще бы - те пять лет осторожных и поступательных уговоров её замуж при полном изначальном отсутствии шансов - это уже моя история.
Ну и пусть мы с Сашкой сумашедшие - нам не обидно.
Зато по вечерам мы кормим любимых женщин персиками.