Звали куратора Ирина. Ничего, кроме имени и фамилии у меня не было, комментировала мои задания она розовым, почему-то, карандашом и вскоре по её почерку и экспрессивным комментариям я уже стал пытаться определять настроение "кураторши", её благосклонность или, наоборот, строгость ко мне.
Ну а фантазия, распираемая неосуществленными до сей поры эротическими позывами, расписывала мне сцены нашей будущей встречи и взаимное трепетание при обсуждении последних математических открытий.

Представлялась мне Ирина стройной, высокой, светловолосой, с высоким бюстом не менее второго размера. Впрочем, о наличии таковых размеров я знал только из рассказов одноклассников, привиравших насчет своего опыта, который заключался всего лишь в распивании портвейна на хате у Лариски-Актриски...

В общем, к моменту приезда в универ на зимние каникулы в десятом классе я уже был готов отдаться на растерзание своей светловолосой загадочной грации и даже, переборов стеснение, дважды смог спросить в отсылаемой тетрадке о возрасте неведомой Ирины и её цвете глаз. Почему-то именно эти пункты были особенно важны пятнадцатилетнему младому организму. Видимо, всё остальное должно было идти в комплекте.
Ирина, впрочем, не ответила, но оценки за отосланные задания выслала незаслуженно высокие.
Именно за счет этих оценок, в числе лучших учеников ЗФМШ я и был призван под знамена универа на краткие сборы в новогодние праздники, когда мои одноклассники отдыхали, потребляли и посмеивались надо мной.

Те пять-шесть дней, что продолжалось наше житие в общагах универа, закружили меня беспрерывными интересностями, в виде каких-то фейерических уравнений, разогреваемых на батарее замороженных сосисок, щахматных баталий, где я, кстати, всех порвал, благодаря первому разряду и увеличенному мочевому пузырю (получив, между прочим, дополнительный официальный балл при поступлении в универ. Пузырь - тебе респект!).

А главное - я впервые увидел компьютер! Батины снабженческие пронырливые гены оказались мне не чужды и я просидел в компьютерном классе универа двое суток почти беспрерывно, несморя на ограничения в доступе, - потому на Ирину остались жалкие 15 минут, за которые мне в бухгалтерии физматшколы сообщили, что сведений о кураторах не разглашают.

Вот потому в сентябре того же года, поступив на ММФ, я уже сознательно и прохиндейски отправился выяснять адреса и явки вожделенной Ирины, осознавая в себе статус студента, а не мальчика и школьника (впрочем, посвящение в студенты прошло чуть позже, где мне и были торжественно и безотмывательно измазаны первые в моей жизни бельгийские джинсы "Фус" с полосатым ремнем и стоимостью в треть сорокарублевой стипендии. Так с этим пятном от несмываемой пасты "Жемчуг" я и проходил года полтора в единственных джинсах.)

Путем несложных процедур мне удалось узнать, что "кураторами" в ЗФМШ становились обычные студенты, желающиее немного подработать и получить, к тому же, различные профкомовские льготы - дополнительные талоны на питание, лишние 400 гр ветчины и внеочередную путевку в профкомовский санаторий.
Ирина оказалась студенткой пятого курса и поджидалась мной в обозначенном мне болтливым профкомовцем месте проживания.

Маленькая, с плечами больше, чем у меня, старческим лицом и развалистой мужицкой походкой, бесформенная девочка, пропущенная мной за несоответствие придуманному образу, была обозвана проходящей мимо комендантшей общаги по фамилии и имени...

И мне стало дико стыдно за все фантазии, за нелепые придумки и ночные кадрики из нашей встречи, проплывающие перед глазами все эти месяцы, за...
В общем - было ужасно стыдно. Разочарования бОльшего, чем тогдашнее, я, пожалуй, не испытывал. Тем более - в моём, прямо скажем, небогатом (до сих, тогдашних, пор) опыте отношений с женщинами.

Впоследствии выснилось, что у Ирины обветренное, изрытое оспинами лицо, еще более широкие плечи, чем я думал, - она занималась лыжами, - вечно всклоченные волосы и так далее.
Я ужасно боялся, что она когда-нить опознает в этом рослом первокурснике своего подопечного и... Вот этого "и..." я боялся больше всего.

А потом, незадолго до её диплома, я увидел Ирину с мальчиком. У него были какие-то несусветные диоптрии на крупнодужных очках, свисающая с них резинка, огромный нос, на котором покоились эти очки и совершенно счастливая физиономия. Они шли по улице Пирогова - главной улице студгородка - и никого, казалось, не замечали, в то время как вечно перекопанная "пироговка" угваздала им обувь по самые щиколотки. А они шли и улыбались, постоянно останавливаясь и - нет, не целуясь, а поправляя друг у друга сбивщуюся набок нелепую шапочку или потуже затягивая шарфик, хохоча и не отпуская рук.

Она осталась в аспирантуре, он уже был аспирантом, к осени им дали комнату, на свадьбу в общагу приезжали их близнецово-маленькие, но вечно улыбчивые родители, один из которых треснул меня ложкой по лбу на второй день свадьбы, пьяно сообщив, что это хорошая примета - увидеть с утра (в час-то дня) "лохматого калеку с чайником" (я и впрямь был малость перебинтован по причине любовных мечтаний и связанных с ними непременных переворачиваний кипятка на себя).

... Сегодня, пока мы ожидали с Сашкой в парке своей очереди для катаний на лошади, предыдущую девочку снял с седла, чуть привставая на цыпочки, молодой человек, маленький, но крепкий и близоруко щурившийся. А рядом - и как я её не увидел сразу - стояла Ирина, держа за руку лысоватого мужчину в меховой, не по сезону, шапке и огромных очках со свисающей с дужек резинкой. Мы даже поздоровались, - просто как бывшие универовцы, которые уже и не вспомнят, кто таков человек напротив, но ты его точно видел где-то на Пирогова в те юные годы.

Вряд ли я ей показался таким же помолодевшим, как она мне - а она и впрямь выглядит лучше, чем двадцать лет назад.
И, по-моему, у неё второй номер бюста.
Это я сейчас уже умею видеть.
Как и счастье.