В гостинице свет был всегда, а вода иногда появлялась - но только на первом, "административном" этаже, да и-то - по вечерам. Вернувшись с провонявшего завода, проклиная невесть откуда взявшуюся командировку, приходилось мыться, поливая себя из принесённых "индусом" вёдер.

В те годы "индусами" в городе русские называли местных - особенно "южных", понаехавших после обретения республикой независимости. Русских было ещё довольно много - почти половина жителей тех хрущоб были, например, как раз "белыми" - так именовали себя некоторые их них, прокопчёные ожиданиями котлового варева и уже неразличимые между собой.

Наш "индус" приносил в номера по вечерам вёдра с относительно чистой водой, забирал наутро пустые, мотался за любым заказом в местную пекарню или в ларёк. Ларьки тут были своеобразные - в них проще было купить местную "дурман-траву", чем нормальное пиво. Два раза "индус" приносил мне Баварию-"нулёвку", безалкогольную. За оба раза был обложен матами, несмотря на его возраст и жалость к нему.

Жалели Индуса за болящую мать, ради которой он и таскал непосильные для его дохлого пацаньего организма вёдра, получая от жильцов скудную копеечку. Россияне были пощедрее - в пересчёте на местные деньги наши гроши были для мальчишки настоящей роскошью. Я никак не мог привыкнуть к разнице валют, в первый раз отдав за принесённые шесть ведер воды деньги, на которые можно было, как мне сказали местные бабушки, безбедно питаться целую неделю. Здоровым, конечно, а не таким, как мама Индуса. Полученные деньги Индус брал молча, просто кивал в ответ, почти не разговаривая, будто немой.

Бабушки-вахтёрши в гостинице были русскими. Индуса они особо не привечали - норовя сами заработать грошик за принесённую воду. Но давать деньги пожилой женщине за ведро воды было как-то... А вот шустрый пацанёнок, дважды за свои пробежки вверх-вниз по трёхэтажной лестнице падавший вместе со всем содержимым и всё равно появляющийся с неизменной улыбкой на лице, хоть и промокший весь донельзя - это морально было проще воспринять и вознаградить. Тем более, что командировочные были просто королевскими, в сравнении с местными ценами.

О ценах сразу же всплакнула одна из гостиничных бабушек, когда стало плохо с сердцем. Нормальных аптек в городе, видимо, не осталось - в зелёном районе, где жили все те, кому удалось поселиться подальше от двух градообразующих заводов, за элементарные таблетки драли, по местным меркам, полумесячную зарплату.
На стенания пожилой женщины Индус молча хлопнул за собой давно не стеклянными дверями, где прежнее стекло имитировала фанера, пропал на полчаса и вернулся, запыхавшись, со стандартом необходимого лекарства. Никто не спросил его - откуда такие деньги и связи, все знали, что его маме требуются дорогие уколы и, наверное, сильные обезболивающие, а потому на многое закрывали глаза - и на его труд на местном заводе в нарушении всех запретов на работу подросткам в особо тяжёлых условиях, и на ночные метания за капризными заказами постояльцев.

Впрочем, мне Индус приносил только пиво. Иногда он откуда-то находил книги - командировка затянулась и моего всегдашнего книжного запаса не хватило. У нас с ним была договорённость - всё, что он приносит, читаю первым я, а уж потом оно - его. Он проглатывал свою "долю", прислонившись к обломанным перилам лестницы, не отрываясь, сидя на прохладном фальшивом мраморе пола и иногда забывая, где он находится.

Однажды Индус пропал. Обнаружил я это только потому, что вернувшись взмыленным с завода, умотавшись в последний день командировки, мечтал только о воде, о чистой и прохладной воде, пусть из ведра, но лишь бы отмыться от этого ужасного запаха кислоты и собственного пота.

Стали звонить. Выяснилось, что у Индуса есть домашний телефон и мама берёт трубку с первого же звонка. Но, увы, она ничего не знает о причинах его отсутствия. Вспомнили, работает ли он нынче на заводе - как всегда, нелегально. Вроде бы, сегодня была его смена, но и на заводе его не оказалось - мастер сказал, что с утра Индуса прождали целый час - он и там был нужный человек - но всё было безрезультатно.

В это время народ расходился после смены. Слёзы ли бабушек или мои нелепые просьбы толкнули уставших, месяцами не получавших зарплату людей не дожидаться единственного автобуса в город, а пойти на поиски Индуса - не знаю. Но искал его, казалось, весь завод.

И Индуса нашли. В старой яме, выкопанной прямо у стен завода охотниками за металлоломом, да так и заброшенной и оставшейся невидимой в тени. Индус упал в эту яму, опаздывая на работу - пришлось делать укол маме - сократив привычную дорогу и рискнув пробежать по заросшей тропе, ведущей к пролому в заборе. Травма позвоночника оказалась ужасной, но излечимой, сломанные ноги были проблемой полегче, лицо было иссечено откуда-то взявшимся в яме стеклом, но должно было зажить "до свадьбы", по словам врача, а лежавшая дома мама, оставшаяся без присмотра, стала объектом заботы местных бабушек.

Обо всём этом я узнал уже позже, дозвонившись из дома, а на следующий после тех поисков день успел утром сунуть Индусу только несколько книг, да остатки местных купюр - что могу. Я оставил для него и "Мартина Идена", которого давно хотел сам перечитать с "влюблённых и отвергнутых" первокурсных времён, и что-то из только что вышедшего Довлатова.

В следующий раз я появился в городе через несколько лет даже не проездом - почти пролётом, всё свободное время отняли у меня заводские бюрократы, я навсегда зарёкся иметь дело с местными чиновниками и на обратном пути поплатился за свои нелепые зароки, попав в лапы местной хитроватой милиции, обнаружившей в моих вещах придуманные наркотики и заточившей меня в какие-то странные казематы будущей столицы страны.

Открыл дверь на свободу мне щуплый паренёк в форме - из местных. Дождавшись, когда останется в помещении один, он знаками показал мне - "быстро-быстро", вытолкал из холодного подвала, освободил для меня люльку старого "Урала", довёз до вокзала и посадил на первый же поезд в Россию, уговорив проводника. Ни денег, ни вещей у меня с собой не осталось, только небольшая сумка с книгами. Документы паренёк сунул мне уже в вагоне.
Я думал, что он пожмёт руку или помашет в окошко - но своего спасителя я больше не увидел и не смог его спросить о причине знакомых шрамов на лице. Протянутую перед прощанием растрёпанную книгу Майн Рида он взял без удивления, просто кивнув.

Имени его я так и не узнал.
В больнице, ещё тогда, его так и записали - "индус".