Денис Драгунский: В трёх измерениях. В поисках идентичности не так важно, каков ты сам. Гораздо важнее, от кого ты отстраиваешься.
В 70-е годы в нашей стране самым распространённым политико-географическим термином было слово «американский». Слова «советский» и тем более «российский» встречались реже. Точно так же слово «западный» употреблялось гораздо активнее, чем «восточный» (источник: «Частотный словарь русского языка» под ред. Л.Н. Засориной, М.: Русский язык, 1977). Оно и понятно — в поисках идентичности не так важно, каков ты сам. Гораздо важнее, от кого ты отстраиваешься. Кто твой враг или по крайней мере кто твой фон, на котором ты будешь смотреться наиболее рельефно и выразительно.
К сожалению, в наши бурные 90-е и стабильные 2000-е не нашлось самоотверженного коллектива лингвистов, дабы начертить лексическую карту нашей текущей современности. Можно, однако, предположить, что слово «американский» в последние годы постепенно отвоёвывает лидерские позиции, утраченные лет двадцать назад.
Тогда, с середины 80-х начиная, главным политическим термином стало, конечно же, слово «демократия». Говорю это безо всяких подсчётов. Я так чувствую, и уверен, что чувство меня не обманывает.
В политическом дискурсе 1980-х и ранних 1990-х «демократам» противопоставляли «патриотов» или «коммунистов». Это не столько смешно, сколько симптоматично. В первом случае демократия воспринималась как курс на реформы по западным шаблонам, а патриотизм — как идеология реакции, застоя, дурной самобытности. Хотя на самом деле всё обстояло и поныне обстоит не так, демократизацию нельзя путать с вестернизацией, а патриотизм — с почвенничеством. Но, как говорил один очень эффективный постсоветский лидер, «в жизни всё не так, как на самом деле».
Во втором случае демократия понималась как многообразная и многосторонняя свобода в противовес советско-коммунистическому гаечному ключу. Процедурная основа демократии отходила на второй план, поглощалась концепциями демократии-западничества и демократии-свободы. Это естественно. Принцип разделения властей, принцип свободных выборов, мирной конкуренции политических идей и программ, мирной смены партий у руля государства — все эти принципы становятся реальностью только в благоприятной среде, в благоприятном («демократическом», извините за тавтологию) ценностном поле. Там, где люди действительно верят в независимость суда и право парламента издавать законы, а также в право маленького человека раз в 4—6 лет влиять на большую политику, — там процедурные святыни демократии становятся воистину чудотворными. В ином случае это пустые обряды, сотворённые кумиры. «Когда Мисаил спросил Чуева, правда ли то, что они святые иконы называют досками, Чуев отвечал: «Да ты переверни, какую хочешь, икону, сам увидишь» (Л. Толстой. «Фальшивый купон», ч. I, гл ХХ). Точно так же рассуждают нынешние иконоборцы демократии, и им трудно возразить по существу.
Когда какое-то слово слишком нагружено нашими оценками и симпатиями, непременно возникает путаница. Лучший пример — «гражданское общество». Обычно считается, что гражданское общество — это синоним зрелого и ответственного общества, а независимые гражданские организации — это просто чудо что такое. Однако самоорганизация граждан бывает всякая-разная: скинхеды, например, тоже организуются совершенно самостоятельно и некоммерчески.
Демократия давно уже стала синонимом хорошего государственного устройства. От этого возникают две риторических фигуры: «наше государство хорошее, следовательно, демократическое». Оно бы ещё ничего, если в этом государстве действительно соблюдаются все права и свободы (а там пусть оно будет монархией или теократией). Вторая, более опасная фигура: «наше государство демократическое, следовательно, хорошее». Беда в том, что на земле очень мало настоящих монархий и совсем нет чистых теократий (разве что Ватикан). Кругом одни сплошные демократии с национальной, социальной, религиозной, исторической или административной спецификой.
Вот фраза из журнала «Новое время», из редакционной статьи мая 1945 года: «Три великие демократические державы — СССР, США и Великобритания — разгромили нацистскую Германию». И в «Известиях» в те же дни говорилось об «успешном боевом содружестве демократических держав». Таков был официальный газетный шаблон.
Но только ли шаблон? Рискну сказать, что нет. СССР был демократической страной. Более того, это была радикальнейшая из демократий. Мне возразят — но ведь СССР был тоталитарным государством! Да, разумеется. Но противопоставлять тоталитаризм и демократию нельзя. Всё равно что сравнивать блондина с доцентом, а интересную книгу с иллюстрированной.
Что такое демократия в своей основе? Это представление о фундаментальном равноправии людей. Действительно всех людей, что и отличает демократию ХХ века от демократий XVIII—XIX веков, где «все люди» — это белые богатые свободнорождённые мужчины. Главная демократическая задача — сломать любые сословные, этнические, экономические, культурные и прочие перегородки, препятствующие свободному движению человека по социальной лестнице. Демократия строит социальные лифты. Советский лифт (именно вследствие масштабов и радикализма демократической революции) был самым скорым и смертоносным — на верхнем этаже ждала чрезвычайная тройка; был достигнут страшный темп сменяемости элит. Разумеется, в этом нет ничего хорошего, потому что успокоить демократический энтузиазм народа можно было только с помощью тоталитаризма.
Что же такое тоталитаризм? Однотипность социальных благ, материальных и духовных. Советское государство полностью овладело экономикой и политикой, культурой и частной жизнью граждан. И сделало это с помощью развитой системы социальных сервисов, бесплатных или по копеечной цене. Всё было недорогим и одинаковым. И не надо говорить, что тоталитарная демократия «играла на понижение». Впрочем, для людей образованных, богатых, утончённых — несомненно. Но для подавляющего большинства, жителей нищей тёмной крестьянской страны, сама возможность лечиться у доктора и ходить в школу была невиданным социальным взлётом.
«Бесплатное всё» было самой лучшей пропагандой единства и сплочённости. Тоталитаризм — это лишь во вторую очередь политический сыск, концлагерь и война. Это признаки деспотизма и милитаризма, которые сопровождают тоталитаризм. Многие принимают их за лицо тоталитаризма. Но это скорее устрашающая маска.
Что же противостоит тоталитаризму, если не демократия? Думается, на другом полюсе находится плюралистическое общественное устройство. С разными формами собственности и хозяйственной активности, политического участия, социальной организации, духовной жизни.
А демократия в XVIII—XIX веках противостояла сословному обществу, а в ХХ веке — расизму, этнократии. Вспомним формулу мая 1945 года: великие демократические державы победили нацистское (то есть националистическое, расистское) государство. Сам факт, что какие-то люди по факту рождения, по факту цвета кожи или формы носа приговорены к рабству или к смерти, — сам этот факт был нестерпимым оскорблением для тех, кто исповедовал идею равноправия, то есть базовую идею демократии.
Этнократическое государство может быть тоталитарным, как Германия при нацистах, но может быть более или менее плюралистическим, как ЮАР в эпоху апартеида. Раса была неодолимым социальным барьером, но расистское государство не промывало мозги чернокожему и цветному населению. Или другой пример: в некоторых странах постсоветского ареала процент «нетитульных» («некоренных») жителей весьма высок. Поэтому процесс ускоренного национального строительства в этих странах протекает трудно. Естественно (увы, естественно!), там возникают этнократические тенденции; тем самым демократия терпит урон. Однако эти страны остаются плюралистическими, что даёт надежду на восстановление демократии во всей её полноте.
Кроме осей «демократия — этнократия» и «плюрализм — тоталитаризм», есть ещё одно важное измерение: «либерализм — деспотизм». Методы государственного управления могут быть мягкими или жёсткими, ориентированными на свободную самоорганизацию граждан или на диктат, ограничения, насилие.
Разумеется, в большинстве случаев тоталитаризм (кстати, самый редкий цветок на политическом поле) шагает в паре с деспотизмом, а плюрализм — с либерализмом. Конечно, хотелось бы, чтобы демократия была плюралистической и либеральной. Но так получается далеко не всегда, а иногда выходит прямо наоборот, как в СССР. Не надо приписывать структурным характеристикам угодное нам ценностное содержание. Структура государства — отдельно, наши симпатии к тем или иным моделям управления — отдельно. Так будет легче понять, почему либерализм (да и просто свобода) принимается в штыки, почему тоталитаризм остаётся мечтой широких людских масс и почему демократия столь двусмысленна.
Впрочем, есть ещё одно, самое главное измерение: «хорошая страна — плохая страна». Но это уже не про политологию, а про любовь.
Автор крайне небрежен в формулировках.Отсюда - неизбежная путаница.И замечательный вывод "противопоставлять тоталитаризм и демократию нельзя" 1)Автор утверждает - "Что такое демократия в своей основе? Это представление о фундаментальном равноправии людей. Действительно всех людей, что и отличает демократию ХХ века от демократий XVIII—XIX веков, где «все люди» — это белые богатые свободнорождённые мужчины. Вот тут - небрежность уже налицо.Прежде всего, акцентируется слово "всех" и не обращается внимания на понятие "фундаментальное".
А между тем демократы "до эпохи исторического материализма" (с - Остап Ибрагимович Бендер) имели в виду исключительно равенство в ФУНДАМЕНТАЛЬНЫХ правах.Ни о каком "праве на труд", "праве на образование и медицинскую помощь" и тому подобных благоглупостях XX века и речи не было.Каждый должен был сам позаботиться о себе и своих близких.
2)Демократы XVIII-XIX веков под словом "равенство" ("рождаются равными" - из Декларации 4 июля 1776 г) имели в виду исключительно равенство в правах, то-есть политическое и юридическое. Демократы XX века (от Ленина с Муссолини до Пол Пота) под словом "равенство" понимают именно равенство в социальном статусе.Каковое служит безотказной приманкой для всех "пролетариев" (в древнеримском смысле слова), желающих "отнять и разделить".А поскольку дворцов и гаремов на всех нехватит, то неизбежны и периодические кровопускания "наверху" - под аплодисменты "низов". 3)Императивом демократии XVIII-XIX были неотъемлемые права личности.Отсюда известное определение "демократия - это правление большинства и права меньшинства".Поскольку фундаментальные права человека присущи ему от рождения как разумному существу,то и отнять их общество не может.Хотя может помешать ими пользоваться, но тут вступает в силу "право на восстание".Словом, при демократии есть вопросы, которые большинством голосов не решаются - и закрытые от вмешательства общества (не говоря уж о государстве). Демократы XX века громогласно заявляют "Демократия - власть народа" (в стиле известной речи Ульянова Ленина "Что такое Советская власть?").И точка.Ни о каких правх личности речи нет, потому что все без исключения права предоставляются обществом и им же могут быть взяты назад. Точка зрения, впрочем, совсем не новая - сформулирована школой "легистов" в Китае III века до христианской эры (при недоброй памяти императоре Цин Ши-хуан-ди), а позже усвоенная прусским юристами XVIII века и уж от них (без указания источника, разумеется) советскими правоведами под названием "доктрина неограниченной свободы воли законодателя".Соотвествующая практика во вполне демократическом оформлении получила распространение в античной Элладе - и была метко определена одним из тогдашних мыслителей, как "охлократия", то-есть, власть толпы (сейчас бы сказали - власть подонков). Вот такая "демократия", действительно, вполне совместима с тоталитаризмом - и ХХ век тут, в сущности ни при чем, разве что в Европе (Германия 1933-1945 гг).Станно, что господин Драгунский не привел в качестве примера национал-социалистский режим (и общество, но оно за 12 лет просто не успело сформироваться), а ограничился Азиопой под названием СССР.Насколько рассуждения господина Драгунского не новы, видно хотя бы из существования (опубликована около 60 лет назад) работы Мао Цзэ-дуна "О диктатуре народной демократии".Кстати, цитаты из этого текста, а равно из других текстов Великого кормчего, собранные в известной "Красной книжечке", были своего рода Евангелием парижских хулиганов-погромщиков мая 1968 г, гордо называвших себя "революционными студентами".Вот эта "студенческая революция 1968 г, зацепившая также и другие европейские страны и воспитавшая кадры европейских политиков 80ых-2000ых годов (вроде господ-товарищей Герхарда Шрёдера или Йошки Фищера, является, на мой взгляд, хорошим примером современнолй охлократии.И именно поэтому термин "охлократи" является в современной политике неким табу - как же произнести это слово, когда большинство электората (благодаря всеобъемлющей системе социальных пособий) - эти и есть тот самый "охлос" (подонки). Отсюда и смешение охлократии и демократии - и вывод насчет демократии при тоталитаризме.
Словом, вся интересная статья господина Драгунского - наглядный пример гипнотизирующего действия оруэлловского новояза на незащищенного человека.Вместо того, чтобы просто сказать "Да идите вы все к черту!" - он пытается найти в потоке тоталитарной пропаганды какую-то логику.
"...он пытается найти в потоке тоталитарной пропаганды какую-то логику" Эээээ.... где именно, в каком абзаце? Лично мне показалось, что у этой статьи несколько иные цели...
Уважаемый Миша Шацкий! Мне кажется, Вы даже не пытались опровергнуть тезис Драгунского о том, что в демократии XVIII—XIX веков «все люди» — это белые богатые свободнорождённые мужчины. Но если это верно, т.е. мы согласны, что на негров и индейцев США и аборигенов африканских колоний демократия не распространялась, то Ваши утверждения "Императивом демократии XVIII-XIX были неотъемлемые права личности" и "демократия - это правление большинства и права меньшинства" выглядят несколько сомнительно. И ещё. "Толпа" и "подонки" - это всё-таки не одно и то же. Подонками зачастую являются лидеры толпы, а состоять она может из людей самых разных.
Многоуважаемый Михаил, такой подход мне кажется нормативно-внеисторическим, не учитывающим образ мыслей людей того времени.Мне трудно с ним согласиться.Впрочем, поскольку мое мнение насчет этого дела точно так же может рассматриваться как догматическое, я могу только сослаться на мнение европейских современников Американской революции и, что важнее, так как был уже опыт Франции, европейских наблюдателей первой половины XIX века.Ни один из них, включая самых резких критиков американского общества, не ставил под сомнение факт существования в США политической демократии.Могли ругать и говорить "Какое зло эта самая демократия!", но никто не утверждал, что в США олигархическая система или что-нибудь подобное.О столь любимой советскими пропагандистами, начиная с Ульянова-Ленина, "лжедемократии" и речи не было - да тогда и термина такого не существовавло.
Да, пожалуй, с учётом образа мыслей людей того времени американская демократия действительно была образцовой. Ведь белым свободнорождённым мужчинам просто в голову не приходило, что кто-то кроме них может называться человеком и иметь какие-либо права. Кстати, подтверждением истинной демократичности этой системы, при всех её видимых из сегодняшнего дня изъянах, является способность к преодолению этих изъянов.
Последнее замечание - насчет способности демократии к самосовершенствованию - подчеркивает разницу между демократией Нового времени (в Северной Америке - примерно 1776-1970 гг) и античной, которая была крайне хрупкой и недолговременной конструкцией, неизбежно вырождающейся вначале в охлократию, а затем и в диктатуру.Я, собственно, выражал несогласие с утверждениями господина Драгунского именно по этому пункту - сей автор игнорирует принципиальную разницу между демократией и охлократией.То, что мы видим в Европе в наши дни, это именно последнее.И возникло точно так же, как в Элладе и Риме, - подкармливание государством неимущих, обладающих правом голоса.И это спор не только о терминах, а сущностный - сможет ли демократия в нынешних англо-саксонских странах (там еще не все потеряно) удержаться от превращения в охлократию.Господин Драгунский считает (кажется, вслед за Аристотелем) такое превращение неизбежным.Но у меня ко всем этим "железным законам исторического развития" достаточно скептическое отношение.Опыт 1914-1945 гг показывает, что возможны самые неожиданные повороты.Так что, поживем - увидим.
В 70-е годы в нашей стране самым распространённым политико-географическим термином было слово «американский». Слова «советский» и тем более «российский» встречались реже. Точно так же слово «западный» употреблялось гораздо активнее, чем «восточный» (источник: «Частотный словарь русского языка» под ред. Л.Н. Засориной, М.: Русский язык, 1977). Оно и понятно — в поисках идентичности не так важно, каков ты сам. Гораздо важнее, от кого ты отстраиваешься. Кто твой враг или по крайней мере кто твой фон, на котором ты будешь смотреться наиболее рельефно и выразительно. 
